Он чувствовал нити в нижнем белье. Некоторые были настолько тонкими, что проходили прямо сквозь ткань и проникали в тело, найдя чувствительную кожу на головке пениса, маленькую дырочку, из которой вытекает моча.

Мимо волнореза проплыло тело Кента. Из него в воду продолжали сыпаться нити. Металлический отблеск звезд играл на волнах. Кент превратился в серебристую фигуру, одетую в сияние луны. Силуэты маленьких любопытных рыбок шныряли у его конечностей, суетились среди пальцев и волос.

ПОЗЖЕ ШЕЛЛИ дотащился до берега. Неуверенными шагами выбрался на пляж. Нижняя губа бессильно отвисла, на ней покачивался шарик слюны. Он растягивался, пока совсем не оборвался и не разбился о камни.

В слюне извивались крошечные белые твари.

Шелли вернулся к костру и уставился на потухшие угли. Рация была на месте, но интерес к игре с Эфраимом ослаб.

Ее можно будет возобновить, когда Иф вернется… Если вернется.

Мысли Шелли окутал серый занавес, за которым что-то плясало и подпрыгивало.

Рука беспокойно поглаживала промежность. Удовольствие, которое он недавно испытывал, исчезло. Теперь там все зудело и жгло. «Наверное, дело в лобковых вшах», – подумал Шелли. Он однажды подслушал, как строитель, уныло почесывая пах, говорил о них своему приятелю. Но Шелли был почти уверен, что у него не вши – обжигающие, болезненные ощущения переместились внутрь. Они мчались по его пенису, точно горящий порох, – яркая и живая боль, которая переходила в странный гул под кожей. Что-то растекается в нем медленными звучными волнами.

Шелли прикусил губу. Он допустил ошибку. На сей раз большую. Увлекся игрой. Упустил из виду опасность.

«Но ведь только на секунду, – заскулил внутренний голос, – на один удар сердца».

Шелли сидел на земле, скрестив ноги. Жжение отступило. Прошло несколько мгновений, и ему полегчало. Успокаивающее онемение пробежало по конечностям, вены наполнил какой-то чудесный теплый нектар.

Но вот желудок. Он ворчал, набирая обороты. Ревел.

Руки Шелли сжались, раздавив комья грязи. Сам того не осознавая, он набил рот содержимым ладоней. Принялся методично пережевывать. Песок и осколки ракушек скрипели на зубах. Казалось, он ест пригоршню крошечных косточек.

– Фу, – сказал он, выплевывая наполовину пережеванное месиво. Его язык почернел. Шелли походил на упыря, проедавшего себе путь из гроба. – Ниииктооо меня не любит, никто не уважает, пойду я на болото, наемся червячков… Наемся червячков…

Мальчишка засмеялся. Высокий, пронзительный хохот напоминал крик чайки. Никем не услышанный, он несся над водой.

ШЕЛЛИ ПРОСИДЕЛ несколько часов. Не произнося ни слова. Не шевелясь – за исключением короткого момента, когда его неудержимо затрясло и он не смог контролировать свои конечности.

А когда небо приняло насыщенно-черный цвет, Шелли принялся за еду всерьез.

НЬЮТОН СЛОЖИЛ КОСТЕР из пла́вника, который собрал вместе с Максом. На то, чтобы зажечь огонь, ушло довольно много времени – сильно дрожали пальцы.

После истории с черепахой мальчишки скорчились на песке, слегка касаясь друг друга плечами. Оба разделись до трусов – полевой журнал Ньютона советовал не оставаться в мокрой одежде. Вода, высыхая на коже, оставляла белые следы соли. Температура тел медленно повышалась.

Прежде чем заняться костром, ребята похоронили черепаху. И с тех пор не разговаривали. Время от времени взгляды обоих задерживались на том месте пляжа, где песок был разглажен их трясущимися ладонями.

Ньютон посмотрел на Макса сквозь всполохи огня.

– Как думаешь, она попадет на небеса?

– Черепаха? – Плечи Макса едва заметно приподнялись. – Я правда не знаю. Может быть. Если рай существует, то должна. Я серьезно, ясно? Что такого могла бы натворить черепаха, чтобы не попасть на небеса?

Плечи Ньютона расслабились, затем снова напряглись, а на лице его появилась озабоченность.

– А что насчет скаутов?

Макс нахмурился:

– Почему ты у меня-то спрашиваешь?

– Твой отец – окружной коронер. Он работает со священниками, да? Вот я и подумал, что он знает.

При всем своем уме Ньютон мог быть невероятно тупоголовым.

– Я не знаю, Ньют. Ведь не я же принимаю такие решения, верно? Никто точно не знает. Ни мой отец, ни священники, ни кто-нибудь еще. Думаю, когда умрем, тогда и выясним, кто был прав.

– Но скаут-мастер Тим был хорошим человеком.

Макс сдул со лба прядь влажных волос:

– Конечно. Он был врачом. Помогал людям. Я думаю… Да, он попадет в рай.

– Как считаешь, он сейчас там? Смотрит на нас?

– Зависит от того, как долго туда добираться. Может, у него было несколько остановок. – Макс заметил ужас на лице Ньютона и добавил: – Он там, наверху. И счастлив.

– Я никогда раньше не видел мертвецов, Макс.

– Я таких мертвецов тоже никогда не видел.

– Тебе было страшно?

Макс кивнул.

– Ты не выглядел испуганным.

– Но был.

Ночная тишь разливалась над необъятным океаном – безмолвным простором, который пробудил страх в сердце Макса. Будет ли смерть такой же – бесконечной прозрачной тишиной?

Ньютон выхватил из огня головешку и рассматривал ее при свете костра. По коряге метался черный паук. Ньютон позволил ему переползти на свои пальцы.

– Осторожно, – предупредил Макс, – вдруг ядовитый.

– У ядовитых на брюхе красные отметины. А этот – полностью черный.

Паук соскочил с пальца. Ньютон с мечтательным видом смотрел вслед насекомому.

– В маминой машине жил паук. Она парковала машину на подъездной дорожке под дубом. И каждый раз, когда брала ее, видела между боковым зеркалом и ветровым стеклом паутину. Смахивала ее. А к следующему разу та опять появлялась. В конце концов мама наклонила боковое зеркало, насколько это было возможно, и заглянула в отсек позади него. Там жил маленький белый паучок. Каждую ночь он выбирался и сплетал паутину. Потом приходила мама и рвала ее. И паучок просто начинал все заново.

– Она его убила? – спросил Макс.

– Конечно нет! – яростно возразил Ньютон. – Кому он вредил? С тех пор она даже не трогала паутину. Но однажды мы ехали, и я заметил паука на ветровом стекле. Мы ехали на скорости около восьмидесяти миль в час в сторону Шарлоттауна. Паучок пытался сплести еще одну паутину – на лобовом стекле, – пока машина мчалась по шоссе. Я думал, что его унесет ветром. И видел, как солнечный свет блестел на паутине, которую он успел выпустить. Безумие, да? Мама остановилась. Мы взяли паучка и пересадили на яблоню у дороги. Такой вот новый дом.