В промежутках между допросами Артем должен был заниматься творчеством – подробно описывать на бумаге все, что он делал в те годы, что прошли после его побега из Красногорского СИЗО. Где был, кого видел, что кто говорил…

После того как он извел приличную по толщине пачку бумаги, ее забрали. А на столе оказалась новая пачка чистых листов. И – все сначала. Где был, что видел, что кто говорил… Кроме того, откатали пальцы, сфотографировали анфас, профиль и вполоборота, всего обмерили и ощупали люди в белых халатах, такие же немногословные, как и охранники.

Артем не дергался и не пытался скандалить – хотя иногда и хотелось. Добросовестно выполнял все, что ему говорилось. Опять же, понимал – это не извращенные фантазии тюремщиков, не издевательство такое изощренное. Порядок такой. Положено.

Напоследок был полиграф. На голове, на руках и на теле закрепили датчики, а потом долго и нудно задавали вопросы. Все те же самые, что уже многократно задавались до этого. Только в другом порядке, который также менялся после каждого допроса.

И после этого, казалось, о присутствии Артема Рождественского на этом объекте просто забыли. Хотя забыть – вряд ли. Кормежку давали стабильно – значит, помнили. Просто так же неожиданно, как и начались, без каких-то предупреждений, закончились допросы-беседы, исчезла бумага со стола.

Через три дня – если судить по числу съеденных Артемом паек – после проверки на полиграфе дверь его камеры отворилась. В коридоре стояли мрачные вертухаи, числом трое. Один держал в руках комплект полевого офицерского обмундирования, только без фуражки, портупеи и погон. Еще один – сапоги.

– Переодевайтесь, – форму аккуратно выложили на стул, сапоги поставили рядом. Сами вышли, прикрыв за собой дверь.

Артем спокойно, без спешки – ему торопиться некуда, туда, куда его должны направить, он всегда успеет – переоделся. Одернул и огладил гимнастерку, поддернул голенища сапог. Надо было отметить, что и обмундирование – новое и тщательно отглаженное, кстати, – и сапоги пришлись впору. Так не зря же его здесь измеряли…

Только переоделся – дверь опять отворилась. Все те же трое.

– Пойдемте…

А чего бы и не пойти?.. Пошли.

Шли довольно долго. Длинный коридор, по обе стороны которого – безликие равнодушные двери. Полная тишина, нарушаемая только звуком шагов Артема и его конвоя.

В конце коридора – лестница. Поднялись выше этажом. И снова коридор, и снова двери…

Возле одной из-за спины послышался возглас:

– Стоп! Пришли…

Вертухай, приоткрыв дверь, засунул внутрь голову, пробормотал что-то скороговоркой. Все, что сумел уловить Артем из сказанного, так это только свою собственную фамилию. А потом охранник открыл дверь пошире, сделал шаг в сторону и кивнул Артему:

– Заходите…

Рождественский шагнул в комнату.

По размерам – чуть побольше его камеры. Тоже без окна – у Артема вообще появилось подозрение, что этот объект имеет несколько подземных уровней, на которых они и находятся. Прямо напротив входной двери – стол. За столом – трое. Один – в форме, моложавый генерал-майор. Справа и слева от него – гражданские. Вроде как гражданские. Хотя физиономии… Обветренные, прокаленные солнцем на полигонах. Не спутаешь. Судя по возрасту, оба должны быть в чине не ниже полковника.

Чуть в стороне, у торца стола – вроде как и с этими тремя, а вроде как и сам по себе – еще один. Пожилой мужик, в чьей внешности уж точно ничего нет от человека военного. Смотрит куда-то в сторону и задумчиво так улыбается. А лицо… Лицо очень знакомое. Где-то уже Артем его видел раньше. Но вот где?

Вспомнить он так и не успел. Один из «гражданских полковников» повел квадратной челюстью и хрипло рявкнул:

– Доклада не слышу, военный! Вваливаешься, как пьяный матрос в кабак…

Вот тут Артем откровенно растерялся. Чего они от него хотят? «Молитву» зэка? «Обвиняемый Рождественский, статья такая-то»… Но это не менты и не гуфсиновцы, в этом Рождественский мог поклясться. Те так себя не ведут. Да и форма у генерала…

Хотя… Прозвучало слово «военный»…

– Майор Рождественский прибыл…

Куда – прибыл? Для чего – прибыл? Кто, в конце концов, перед ним?! Ну, а что майор… Так вроде бы приказа о лишении его воинского звания не было. По крайней мере, он за ознакомление не расписывался.

Впрочем, «гражданский полковник» удовлетворенно кивнул и откинулся на спинку стула.

Генерал встал с места, взял со стола лист бумаги. Перед тем как начать читать, откашлялся. А Артему как-то вдруг, неожиданно, стало смешно. Нет, ну надо же! «Тройка»! Сейчас генерал зачитает приговор, остальные двое его по-быстрому подмахнут, а Дед – «исполнит» тут же, в соседнем кабинете… И, взглянув на Деда, Артем вспомнил, где видел его. У могилы Багрова, в Красногорске! Он тогда еще стопочку за помин души Федора Аверьяновича с ними принял. А потом долго о чем-то с Максимом в сторонке говорил…

Генерал наконец-то закончил кашлять и начал читать:

– Приказ министра обороны Российской Федерации…

…А в Подмосковье, на даче, тихо наслаждался отдыхом – вполне, кстати, заслуженным – пожилой мужчина.

Сидел в глубоком и удобном кресле, на веранде, закутав ноги в теплый толстый плед, и читал книгу на английском языке. Попутно буквально впитывал запахи русской осени – легкий флер увядания, смешанный с ароматом горящих где-то листьев. Мужчине было по-настоящему хорошо и спокойно. Он наконец-то чувствовал, что вернулся. Домой…

Он вернулся без шума и без помпы. Прошел обязательную в таких случаях и проверку на вшивость и был отправлен на пенсию. Не пел с первыми лицами государства песню «про Родину», не раздавал многочисленные интервью, в которых рассказывал о нелегкой работе разведчика. Его не встречала семья, близкие и дальние родственники – их у него просто не было; ему пришлось отказаться от тихого семейного счастья, сделав выбор в пользу Отечества. У него по-прежнему не было имени. То есть имя, конечно же, было, но только и лицо его, и имя были отнесены к разряду государственной тайны, и открыть их широкой публике смогут через много-много лет. А может, не смогут никогда. Слава – зачастую незаслуженная – удел провалившегося разведчика. А он, хоть и был на грани провала, но все же сумел его избежать. Прошел свой путь до конца.

В городской квартире, в обычном платяном шкафу, висел парадный генеральский китель, который тоже никогда не будет надет. Китель украшала Золотая Звезда Героя России. Недавний Беглец был награжден секретным указом, одним из трех засекреченных, что были подписаны в тот день президентом.

Первым указом звание «Герой России» было присвоено бывшему полевому командиру из Чечни, который успел «сменить масть» и перебежать на сторону недавних врагов одним из последних среди «коллег». Чеченец гордо топорщил усы и выпячивал украшенную высокой наградой грудь. А в узком кругу друзей и близких жаловался, что эта награда обошлась ему чуть ли не в два с половиной раза дороже, чем тем, кто предал соратников раньше. Если они платили в Ханкале всего лишь по миллиону «бакинских» денег, то он, «засылая» уже через Москву, отдал два с половиной.