На следующее утро Патрик встретился с Мадам на балконе, где она пила кофе, любуясь пейзажем. Цветы, запахи, цикады и оливы, дикая лаванда и мимоза, только-только начавшая расцветать, – это был настоящий Прованс.

Хелена читала курьерскую почту, которую ей присылали каждый день, где бы она ни была, и давала секретарю указания по поводу срочных писем; потом вдруг, понизив голос, спросила, проснулся ли Гораций. «Нет, он еще спит», – ответил молодой человек. Она хотела поговорить о сыне и показала ему письмо Оскара Колина, в котором говорилось о последнем «изобретении» Горация. Он потратил огромную сумму денег на ферму на юге Франции, где выращивали жасмин, и на маслообрабатывающую фабрику, покупку которой Мадам в прошлом не одобрила.

– Слабоумный, – кричала она, стуча кулаком по столу. – Как можно было совершить подобную глупость, когда есть такие специалисты, как господин Амик, – он выращивает жасмин в промышленных количествах и к тому же производит концентраты, которые мы у него покупаем. И не только мы: Шанель, Роша, Ланвен и даже Герлен! Это лучший производитель парфюмерного сырья во Франции! К тому же мы используем очень мало жасмина! И у нас уже есть линии туалетной воды и одеколона, которые прекрасно продаются! Теперь я понимаю, почему он так настаивает на запуске новой банной линии! Эти цветы, как их там? А, цветы зла! Он позволил своему приятелю, этому Скотту, сесть себе на шею. Выращивать жасмин, вы только подумайте![127]

Гнев ее все усиливался, когда вдруг на балконе появился Гораций. Она тут же добродушно заулыбалась и сказала, что они с Патриком как раз обсуждают новый проект. Нежным голосом она попросила сына рассказать все подробнее. Гораций находился в прекрасном расположении духа с тех пор, как болезнь матери стала отступать. Он предложил всем вместе поехать на ферму перед тем, как отправиться к Жану Кокто, и увидеть все своими глазами. Мадам согласилась.

И вот они уже колесят по извилистым дорогам Прованса, вдоль возделанных полей, лишенных какой-либо растительности. Проехав около сотни километров, Гораций вдруг затормозил.

– Мы приехали.

– Куда? – спросила Мадам, вертя головой во все стороны.

– На жасминовую ферму «Хелена Рубинштейн».

Он повел их к маленькому каменному домику, ютившемуся у самого края дороги. Навстречу им спешили мужчина и женщина, а за ними бежала целая свора псов. Гораций знал, что мать ненавидит собак, и всеми силами старался не подпускать их к ней. Супруги Скотт пригласили Горация, его мать и их друга в дом и предложили пастис[128]. Пастис! К тому же, сказали они, это бесплатно. Хелена тут же решительно возненавидела Скоттов. Без всяких предисловий она потребовала:

– Покажите, куда уходят наши деньги.

Последовало тяжелое молчание, а потом господин Скотт сухо предложил ей следовать за ним и открыл заднюю дверь.

– Очень скоро здесь будет благоухать целая жасминовая плантация, – не без гордости объявил господин Скотт, широким жестом показывая на пустое поле.

Обращаясь к секретарю, Хелена кротко сказала:

– А дело становится все интересней… Видите, как я вам и сказала сегодня утром, они вместе с Горацием уже отправились в рай для дураков.

Снова воцарилась тишина, а потом господин Скотт решился на последнюю попытку.

– Не хотите ли посмотреть нашу технику, мадам?

Все так же храня молчание, они направились к полуразвалившемуся сараю для зерна. Внутри, словно бросая вызов вошедшим, стояло множество чанов, посреди которых величественно возвышался огромный котел. «Дорогая вещь», – сказала Мадам, глядя на котел почти с отвращением. Смущенные Скотты украдкой переглянулись. Гораций сделал знак, что пора уходить.

«Понтиак» мчался по Гранд Корниш, трассе от Канн до Ниццы, а Хелена высказывала сыну все, что думает о его умственных способностях. Неожиданно Гораций взорвался:

– Вы мерзко вели себя с моими друзьями! Вы злая, жестокая, жадная женщина! Вы думаете только о деньгах, о деньгах, всегда только о деньгах! Деньги – вот ваш Бог!

Выкрикнув это, он остановил машину, вытащил ключ зажигания и бросил его на заднее сиденье на колени Патрику, который во время этого разговора предусмотрительно молчал.

– Держите! Моя мать – это ваша забота!

Патрик напряженно замер, а Мадам долго смотрела пустым остановившимся взглядом на приборную доску. Потом пришла в себя и повернулась к секретарю.

– Вот вам возможность научиться водить, – выдохнула она. – Мы возвращаемся. Позвоните поэту и скажите ему, что я неважно себя чувствую и мы не сможем принять его приглашение[129].

После ссоры с Горацием Мадам держалась с Патриком отстраненно и, казалось, избегала его общества. Вернувшись из Грасса, она много времени проводила у себя в комнате, зарываясь в сундуки, шкафы и ящики, словно вела учет своему имуществу. Молчаливая и притихшая, она ездила по Парижу со своим секретарем, который следовал за ней, как тень. Потом они вернулись в Нью-Йорк. Хелена продолжала работать, но ничто ее не увлекало и никто не интересовал.

По утрам всегда в одно и то же время она приезжала в контору, запиралась в кабинете со своим бумажным пакетом в час обеда и съедала в одиночестве обычные салат и яйцо вкрутую. Уходила она вечером, когда в конторе уже никого не оставалось. Если близкие спрашивали ее, что случилось, она отвечала, что пережила «ужасный шок». и на этом все объяснения заканчивались.

Как ни странно, но отношение к Патрику коллег стало намного лучше. Каждый сотрудник был заинтригован таинственным происшествием, каждый старался узнать у него причину быстрого возвращения и странного поведения Мадам. Но сама она высказалась очень прямо: «Никто не должен ничего знать». Оскар Колин тоже не был исключением и даже как-то попытался расспросить Патрика. Напрасный труд – секретарь Мадам был нем как рыба.

Казалось, только Рой, не зная точных причин, догадывался о сути произошедшего. Хотя официально он считался вторым по значимости лицом в нью-йоркской компании, отношения между ним и племянником, Оскаром Колином, были напряженными, они словно соперничали друг с другом. Он мало появлялся в обществе и был человеком загадочным. Все знали, что мать недооценивает его и не любит так, как Горация.

Рой занимал самый высокий пост в компании Helena Rubinstein International и был вице-президентом фирмы в Нью-Йорке. О своей матери он говорил, что у нее дар превращать тех, кто на нее работает, в рабов. Он никогда не старался участвовать в личных делах матери и всегда держался в стороне от ее общественной деятельности и частной жизни. Несмотря на важный пост, который он занимал, мало кто хорошо знал его. Кроме работы в жизни его занимали бридж, женщины – он был женат четыре раза – и хорошая еда. В 1958 году у него родилась дочь, Хелена-Руфь. С Горацием у него тоже не было близких отношений, потому что еще в детстве мать сделала их соперниками, сражающимися за ее любовь. Из-за этого, уже став взрослыми, они не испытывали друг к другу ни привязанности, ни уважения. Рой старался держаться с матерью как можно более отчужденно, чтобы иметь возможность устраивать свою жизнь по собственному усмотрению.