— Сиди тихо, — резко говорит она, но ноги Меган не прекращают болтаться.

Ее губы слегка двигаются, она напевает про себя песенку под ритм движений ног.

Мама отступает и опять переключает все внимание на Генри.

— По горке, по горке, по ровненькой дорожке, — мягко поет она. Он перестает ерзать и смотрит на нее, ожидая знакомое «В ямку — бух», когда ее колени раздвинутся, и он почти что провалится между ними. И вот он хохочет, а она обхватывает его руками и целует в макушку.

Мне приходится отвернуться.

Медсестра протягивает какие-то буклеты женщине, стоящей передо мной.

— Вас запишут на прием в роддоме, — говорит она, — и там вам все точно скажут.

По внешнему виду нельзя сказать, что эта женщина беременна. Она выглядит здоровой, веселой, не располневшей — совсем не так, как Сьюзи или я.

Смотрю на Генри, сидящего на маминых коленях. Его могли убить точно так же, как и малыша Сьюзи, и он мог бы никогда не родиться. А за ним ухаживает мама, которая его кормит, меняет ему штанишки, любит его.

Я ухожу из очереди, не записавшись.

Едва не натыкаюсь на маму с малышом в сидячей коляске. Он плачет.

— Извините, — говорю я.

— Ну пожалуйста, Генри, не начинай все сначала, — слышу я слова мамы, а в голосе ее — усталое отчаяние.

— Харли Петерсон.

— Да-да, — говорит мама с коляской, — мы здесь. — Она берет малыша. — Тише, Генри, — говорит она.

Я выхожу и иду через парк опять в свою квартиру.

Мир полон детских вещей, и мне полагается моя доля. Какое-то время я стою у входа в отдел «Все для мам», оглядываюсь, прежде чем войти, чтобы убедиться, что поблизости нет никого из знакомых. Стою перед витриной с крошечными платьицами для совсем маленьких девочек, от трех до шести месяцев, и немного успокаиваюсь. Они так очаровательны — вишневое велюровое платье в комплекте со штанишками, комбинезон в розовую клеточку поверх блузки с оборками, крошечные, похожие на котят, розовые носочки. Мне хочется купить все, но я не покупаю ничего. У меня нет маленькой девочки.

Коляска с веселым красно-зелено-желтым верхом так и зовет меня из дальнего угла магазина, так и просит, чтобы я ее купила. «Меня, меня», — говорит кроватка с Винни-Пухом. Он поливает сад и собирает цветы. Надо мной движутся роскошные разноцветные фигурки: опять Винни-Пух, укладывающиеся спать плюшевые медведи, соломенное чучело, кошка со скрипочкой и перепрыгивающая через луну корова.

«Малыши — это сплошное веселье, — говорят мне все они. — Без малышей тебе закрыт вход в этот по-настоящему счастливый мир».

Мне хочется купить что-то кремовое. Такое же кремовое, как шерсть, которую я приобрела для малыша Сьюзи. От этого цвета исходит теплота и покой, он самый подходящий. Смотрю на одежду для новорожденных. Задерживаюсь, привлеченная совершенством белизны пеленок, хотя и знаю, что сейчас все пользуются одноразовыми.

Беру пачку пеленок и останавливаюсь в нерешительности. Нет, думаю я. Гораздо проще купить их в «Сейнзбериз» и «Сейфвейз». У меня дома уже есть несколько дюжин, лежат в шкафу, засунутые подальше, к черной стенке, прячутся среди моих старых блузок.

Наконец мои глаза отыскивают наборы распашонок. Они скользят по белым, пока не встречают те самые кремовые, которые я искала. Беру упаковку и рассматриваю. Кофточки такие крошечные, для новорожденного, а возможно, даже для родившегося раньше положенного срока, и их цвет приглушенный и нежный. Более человечный и теплый, чем белый.

Провожу рукой по упаковке, испытывая сильное желание взять их сразу же, немедленно. Мне даже начинает казаться, что я держу в руках малыша, такого живого и теплого, в одноразовой пеленке, с розовой, в складочках, кожей; его маленькое сердечко уже бьется самостоятельно, кровь циркулирует по крошечному совершенному тельцу.

Женщина, перебирающая одежду для мальчиков, пристально смотрит на меня. Она берет джемпер, придирчиво его разглядывает, искоса посматривая на меня, потом кладет джемпер на место. Что ей от меня нужно? Почему она на меня так смотрит? Может, ей известна какая-то тайна, которой я не знаю? Я хочу купить этих двигающихся плюшевых медвежат в пижамах — у них есть и часы, и бутылочка с горячей водой, и подушка. Но из-за этой женщины я чувствую себя неловко, поэтому направляюсь к кассе с одними распашонками. Лучше зайти на днях еще разок.

Выхожу в торговый центр, гордая оттого, что в руках у меня сумка из секции «Все для мам». Я самая обычная мама, которая готовится к рождению ребенка, такая же, как и все. Я знаю все, что положено, о новорожденных и делающих первые шаги малышах, об их колясках и кроватках.

Мне необходимо найти другой выход из «Пала-сейдз» на тот случай, если Джейк играет на скрипке на своем обычном месте. Задерживаюсь у входа в отдел, торгующий аксессуарами, и рассматриваю витрину. Ленточки для волос, а на них подсолнухи, золотые и серебряные ободки, брелоки, с болтающимися на них розовыми поросятами, сережки со скрипичными ключами, слайды с блестящими веселыми лягушками, которые меняют цвет, если их подвигать. Останавливаюсь в проходе. Какой резон все это покупать? Я собираюсь уйти. Может, я никогда снова и не увижу Эмили и Рози. И все же захожу внутрь. Ничто не помешает мне покупать всякие потешные безделушки и отправлять им в посылке, как сюрприз. Правда, при условии, что Лесли не будет подвергать цензуре всю приходящую почту. Она могла бы стать достойной преемницей моего отца. Выбрасывать все, что прислано мной. Придется подделывать почерк.

Захожу внутрь и выбираю несколько слайдов и сережек, даже не рассмотрев их как следует. Направляюсь к кассе. Девушка улыбается мне. Но я не улыбаюсь в ответ. Не хочу смотреть на нее из страха, что она скажет, будто у меня нет дочерей соответствующего возраста.

— Такие милые лягушата, — говорит она. — Я сама хочу купить несколько штучек на уикенд, собираемся пойти в клуб с приятелем.

На вид ей лет четырнадцать. Ее неестественно красные волосы свободно и неровно рассыпаны по плечам. Лицо спрятано под маской тщательнейшим образом наложенной косметики. Благодаря значительному расстоянию между топиком и брюками мне виден ее пупок, проколотый и украшенный серебряным колечком.

— За все — двадцать четыре фунта и девяносто два пенса, — говорит она.

Не могу поверить, что это стоит так дорого. Всего лишь несколько слайдов и серьги.

— Отлично, — говорю я с твердым намерением не обнаруживать свою неуверенность.

Я вынуждена выписать чек. И, только покончив с этим, соображаю, что купленные мной сережки подходят лишь для проколотых ушей, а я даже не знаю, проколоты ли уши у Рози и Эмили. Лесли такие вещи не одобряет.

Подписываю чек и подаю его девушке. Она смотрит на меня, я — на нее. Знает ли она, что у моих племянниц, ставших теперь мне кузинами, даже уши не проколоты?

— У вас есть гарантийная карточка? — сладко спрашивает она.