Его духи, привязанные к телу, беспокоились. Он не отпускал всех, не должен был, но даже те, что оставались сонными, давали понять, что им здесь не по нраву. Часть шрамов его свербели, словно едва затянувшиеся раны.

Он вытащил лодку на берег и спрятал ее между скалами. Нашел место, заслоненное от ветра, сел, закутался в меха. Положил перед собой плоский камень, склонился и взял его в ладони. Несколько ударов сердца — и влажность с гальки испарилась, а еще пару мгновений спустя легко хрустнуло. Камень треснул напополам, раскаленно шипя. Это было лучше, чем разводить костер. Он вынул щепотку зелий и посыпал на обе половинки. Они исчезли буквально на глазах, в воздух поднялась струйка дыма. Он вдохнул его, задержал дыхание. Духи принялись вертеться и жаловаться, но сразу же замолчали. Он распахнул чувства во всю ширь: теперь слышал бормотание ледника, продолжающего ползти вперед, а мрачное потрескивание и стоны в его брюхе подсказывали, что вскоре оторвется очередной его кусок.

Окружающие озеро скалистые взгорья не были настолько мертвы, как могло бы показаться. Он слышал семейство неких грызунов, роющих свою нору, в нескольких шагах от них притаился маленький хищник, удары его сердца были тихими, спокойными. Зверьки находились в полумиле, если считать по-человечески. Сам же он никуда не торопился: продолжал прислушиваться. Сельцо было милях в двух, но все же он слышал людей, тихий гомон разговоров, стук столовых приборов, потрескивание огня, где готовили обед. Он старательно очистил разум, концентрируясь только на поселении. Что было не так? Кто-то кричал — нет, шипел, голосом, наполненным яростью и страхом, выталкивал из себя короткие фразы. Женщина, решил он через мгновение. В голосе ее прорезался страх, она растягивала гласные, сбивала дыхание. Он почти мог ощутить это на вкус. Скорее всего, она боялась того, с кем разговаривала. Он мог уловить лишь отдельные слова: уедем… убьют… дурак… дети… дурак.

Он медленно выбросил из восприятия и эти звуки, сосредоточился на прочих. Кто-то тихо плакал — а еще в одном месте, несмотря на нервное шевеление, не раздавалось ни слова. Что-то происходило, обитатели, даже если не ходили тропами духов и не могли черпать Силу из аспектированных источников, ощущали угрозу. Потом он притронулся к одному из домов и зашипел. Смерть, много насильственных смертей, вырванные из тел души, испуг и шок. И холодный, словно лед, след убийцы. Никаких эмоций, спокойствие и ощущение силы. Ничего странного, что местные боялись: этот не пойми кто убивал уже в селе. Вот только отчего они до сих пор не бросили свои дома?

* * *

В поселении, как объяснял Берф, не было ничего подобного корчме, оно не лежало на торговых путях, а купцы, сюда заезжавшие, обычно ставили бивак на околице. Местные не привечали чужих под собственной крышей.

Однако зрелище отряда, видного над палисадами, как-то не вызвало и чрезмерного замешательства. Правда, палисады были повыше человеческого роста, но вряд ли никто не заметил сорока обвешанных оружием солдат. И это тоже оказалось неожиданным.

Каждый двор в селе не только отделялся дощатой стеной от соседей — такой стеной обносилось все подворье. В результате рота шагала вдоль длинного — в полмили — забора, над которым выступали лишь крыши домов. Каждые несколько десятков шагов в заборе были узкие калитки. Если бы не Берф, который помнил, где обитает староста села, им бы пришлось спрашивать дорогу.

Староста оказался низким, жилистым мужчиной лет за пятьдесят с роскошной седой шевелюрой. Они застали его внутри избы, в самой большой комнате, где он ужинал. Дом был обычным: беленые стены, стол, лавки под стенами, сундук. Маленькие окна уже не впускали света, потому на столе горела пара лампадок, от которых разносился густой запах рыбьего жира. Довольно вкусный запах, надо сказать. При виде входящих внутрь солдат хозяин не смешался, не испугался, только смерил их взглядом, встал из-за стола и шагнул вперед с вытянутой для приветствия рукой. Сеточка морщинок — куриные лапки — в уголках глаз углубились, когда он широко улыбнулся.

— Горная Стража пожаловала на наш скромный порог. Та самая, — он бросил взгляд на плащи, — шестая рота. Прославленные Красные Шестерки. Приветствую вас!

Не дожидаясь ответа, он принялся трясти их протянутыми ладонями.

Кеннет откашлялся.

— Лейтенант Кеннет-лив-Даравит, десятник Вархенн Велергорф, десятник Берф Мавс, — представил он. — Еще один мой младший офицер остался с людьми снаружи.

— Ясное дело, ясное дело, — седой не переставал улыбаться. — Порядок должен быть. Я — Гаван Алевец, староста села, но вы-то наверняка это, господа офицеры, знаете. Я как раз ужинаю, а вы — с дороги. Съедите ушицы?

Они переглянулись. Кеннет едва не вздохнул, поскольку уха пахла соблазнительно.

— Увы, староста, офицер Стражи не ест, когда его люди голодны.

Мужчина состроил озабоченную гримасу.

— Ну да, ну да… — почесал за ухом и широко улыбнулся. — Знаю, мы с утра наварим для всех. Потому что нынче уже вечер, а вы ведь останетесь до утра, верно?

— Да. Придется заняться расследованием.

Староста заморгал.

— Расследованием?

— Кое-кто здесь погиб, как мы слышали.

Хозяин выглядел растерянным.

— Ах, это! Но все уже разъяснилось, господин офицер, — наконец произнес он неторопливо.

— Так быстро?

— Полгода прошло.

— Как это — полгода?

— Ну, старик Зиран, он же весной вышел на лед, хотя все мы говорили, что тот уже тонкий, чтобы с него ловить… Лед сломался, и мужик пропал. Зиран жил в одиночестве, и его сыновья поссорились насчет наследства, а потому нам пришлось вызывать судью, чтоб разделить имущество. Ха, тоже мне имущество: дырявая лодка, старая халупа, один горшок, одна ложка и чуток прелых сетей. Но уж как-то они сумели договориться, хотя судья, старый скряга, приказал за совет заплатить ему пять оргов. Пять, господин лейтенант, за это можно и половину коровы купить, и…

Кеннету показалось, что беседа дрейфует в странную сторону, потому он прервал жестом разошедшегося старосту:

— Мы получили известие, что в селе убито шесть человек. Каких-то двенадцать дней назад. Купец, который у вас побывал, сообщил об этом в Ленхерр.

На несколько ударов сердца лицо хозяина выражало искреннее удивление. Потом он покраснел до корней волос, глаза его взблеснули, а сам он фыркнул. Отступил назад, опершись о стол, и минуту давился, пытаясь, похоже, справиться с приступом смеха. Наконец взорвался:

— Ха-ха-ха… уф, ше… шесть человек… ха-ха-ха, вот ведь… вот ведь Цивер удивится, уф, но… ха-ха-ха, шуточка удалась, похоже, но… ха-ха-ха, будет что… что рассказать, а этот хрен зер-Галенцец выставил себя полным дурнем… Ха-ха-ха…

Продолжалось это с минуту, и Кеннет с десятниками лишь обменивались