пор не выясненной причине был заменен М. Ф. Владимирским, также ленинцем старой закваски и профессиональным врачом. Вероятно, он считался благонадежным вариантом благодаря своему послужному списку: в 1920-е годы он служил в Комиссариате внутренних дел РСФСР и возглавлял Коммунистическую партию Украины[713]. Последовали проверки и системная перестройка, перемены не миновали и психиатров. Постановление Рабоче-крестьянской инспекции от 26 октября 1931 года отметило некоторые недостатки в психиатрическом обеспечении, в том числе ограниченную сеть и низкий уровень больничного обслуживания, невысокую квалификацию персонала, недостаточное применение «трудовой терапии», излишнее число госпитализированных больных, наблюдение за которыми вполне можно было бы осуществлять в амбулаторных условиях. Комиссариату были спущены директивы придать лечению трудовой характер, уделяя больше внимания «рабочим ведущих отраслей промышленности» и развитию трудовых колоний и мастерских в психиатрических заведениях[714]. Упор на труд как метод лечения появился еще до первой пятилетки. Что отличало этот период, так это степень нацеленности исследований и лечения на «производительные» слои населения. Она свидетельствовала о жесткой фильтрации приоритетов сквозь сито классовых интересов. Расходуя весьма скромные средства на поддержание психического здоровья народа, власти надеялись на максимальную отдачу (измеряемую производительностью труда). Ученый медицинский совет Комиссариата распустил подкомитеты, не отвечавшие этим приоритетам. Например, отсутствует информация о том, что когда-либо собиралась Межведомственная комиссия по «трансвеститам». Меморандум 1933 года указывает, что к этому году прекратила существование и «невропсихиатрическая комиссия» Ученого медицинского совета Комиссариата здравоохранения (изначально предложившая сформировать Межведомственную комиссию)[715].

Направления исследовательских работ были соответствующим образом пересмотрены. Врачи сосредоточились на проблемах основной психиатрии (шизофрении и нарушениях, обусловленных известными биологическими причинами), а также практиковали на городском направлении малой психиатрии (неврозы и проблемы приспособления к жизни) в целях повышения трудовых показателей. Исследование аномальной личности перестало быть делом случая и должно было проводиться в плановом порядке, отражавшем потребности рабочих и крестьян[716]. Половая аномалия как самостоятельная проблема фактически исчезла из советской психиатрической литературы в 1930-х годах. На страницы специальных изданий она возвращалась лишь в качестве симптома в контексте серьезного психического заболевания, душевного расстройства или утраты трудоспособности[717]. Иногда даже более значительное падение наблюдалось в эпоху первой пятилетки в исследованиях, касавшихся сексуальности в рамках вопросов социальной гигиены, полового просвещения и евгеники[718].

Острые атаки на «биологизирующих» ученых, обвинявшихся в том, что корни социальных болезней они усматривали в биологии индивида, ускорили отказ от сексологических исследований в этот период. Недовольство большевиков тем, что в оценках человеческих патологий некоторые медики уделяли слишком большое внимание природе и недостаточное – воспитанию, имело длинную предысторию. Но во время культурной революции это недовольство превратилось в догму. Кампании по продвижению ученых с партийными билетами и дискредитации политической благонадежности «буржуазных специалистов» (осколков старого режима) наложили на интеллектуальный труд печать идеологического конформизма[719].

В такой атмосфере любые попытки эндокринологических исследований были чересчур рискованными. Один энтузиаст, исследовавший терапию омоложения, пришел даже к заключению, что она некорректна идеологически, поскольку противоречит законам истории[720]. Гормональная гипотеза происхождения гомосексуальности должна была бы также попасть под огонь, но критики в адрес хорошо известных энциклопедических статей Серейского не последовало. По-видимому, редакторы полагали, что критические замечания неизбежно спровоцируют дискуссию по рискованной и подвергавшейся все большему остракизму теме[721]. Кажется, что только одна статья, вышедшая в журнале по экспериментальной биологии, оспаривает доводы Серейского. В 1931 году биолог М. М. Завадовский опубликовал отчет о попытке лечения от «гомосексуализма» рядового красноармейца. Эксперимент произошел в 1924 году, когда солдат пришел к биологу – специалисту по половой трансформации животных – в надежде избавиться от гомосексуального влечения. Завадовский писал:

Мы указали нашему пациенту, что современное наше знание о механике возникновения гомосексуальных индивидов крайне недостаточно, что многие наши представления покоятся лишь на догадках, почему едва ли он может рассчитывать твердо на реальную помощь врачебного вмешательства. Наряду с этим мы ему указали на возможность испытать два пути врачебного вмешательства: путь внушения и путь оперативного вмешательства[722].

Покушавшийся на самоубийство красноармеец сначала прошел курс «суггестивной терапии» у неназванного психиатра, но, когда это не принесло результата, пациенту предложили подвергнуться «биологическому эксперименту» – удалению одной восьмой яичка и пересадки равной части яичной ткани макаки-резус. Эксперимент не оказал на солдата какого-либо воздействия, зато дал возможность биологу изучить ткани солдата. Здесь главным «уклонением от нормы» было уменьшение производства спермы, связанное со структурными особенностями, и Завадовский предположил возможную связь между этим феноменом и аномалиями «инстинкта» пациента[723]. Хотя это было только догадкой, ученый ясно ощущал, что его результаты доказывают несостоятельность любой упрощенной эндокринологической модели гомосексуальности. Эти результаты были аналогичны опубликованным в 1920-х годах выводам западноевропейских исследователей, специализировавшихся в сфере экспериментальной биологии. Для дисциплины, представляемой Завадовским, они не представляли особой ценности, и решимость обнародовать их, очевидно, была продиктована стремлением развенчать эндокринологическую гипотезу, которую Серейский проповедовал с высокой трибуны[724].

Такие психиатры, как В. П. Осипов и П. Б. Ганнушкин, которые ранее скептически относились к гормональной модели (при этом сохраняя доброжелательный интерес), ныне опасались обвинений в «биологизации», а потому выразили вполне недвусмысленное отрицательное отношение к экспериментам Штайнаха и их поддержке Хиршфельдом[725]. Осипов и Ганнушкин вновь заявили о своей поддержке психопатической модели, акцентируя внимание на психических и социальных факторах в объяснениях происхождения половых извращений. Ленинградец Осипов существенно дополнил вышедшее в 1931 году свое «Руководство по психиатрии» (обновленная версия учебника 1923 года), дав значительно более негативную оценку «гомосексуализму», совпадающую со взглядами Эдельштейна и Белоусова. Осипов прямо написал о методах лечения, на которые эти московские психиатры только намекали: лечение половых психопатий, спорт и гипноз могли помочь «при амбивалентных формах гомосексуальности», но «весьма многие гомосексуалы признают свое извращенное влечение нормальным», так что для них терапия была бессмысленна. Осипов также сузил свою оценку низкой социальной ценности гомосексуала. С классовой точки зрения они были чуждым меньшинством, избегающим тяжелого труда и предпочитающим дизайн нарядов и украшение помещений. Их паранойя вела к тому, что «собрания таких кружков происходят конспиративно», при этом, как писал Осипов, «встречаются гомосексуалы, требующие от государства поддержки педерастии». Хотя советское законодательство не карало половые извращения, если они не представляли социальной опасности, «этот элемент далеко не исключается». Осипов подразумевал, что любое впечатление о том, что рамки законодательства мягки по отношению к «педерастии», было ошибочным[726].

Ирония состояла в том, что те, кто ныне решительно отвергал гормональные объяснения половых аномалий, вдруг поняли, что в ходе кампании против «биологизирования» утратил свою значимость и диагноз «психопатия» (по крайней мере, за пределами клиники). Проблемой было использование психопатического ярлыка, когда врачи составляли экспертное заключение с оценкой вменяемости психически неполноценных личностей, обвиняемых в