— К оружию! — вскричал Оча, сбегая со стены.

С проворством, удивительным для столь тучного человека, он взобрался на коня. Слуга подал ему пику и щит. Защитники Коби садились в сёдла. Их жёны разобрали луки и колчаны. Облачённые в кольчуги девы, отодвинули тяжёлые засовы. Ворота Коби распахнулись, выпуская всадников.

— Останься со мной, — Этэри-ханум ухватила Фёдора за рукав черкески. — Теперь — самое время. Сюйду готова.

Фёдор едва поспевал за Этэри-ханум. Полы её покрывала мелькали перед ним, подобно крыльям огромной белой птицы. Звук их шагов будил под каменными сводами залов и коридоров многоголосое эхо.

— Да сбудутся все твои мечты, казак, — говорила Этэри на ходу. — Пусть ваш строгий бог будет милостив тебе.

— Я лишь об одном мечтаю теперь, госпожа — увидеть снова Терек, мать, семью. Устал я от вас, от ваших гор и крепостей. Слишком много крови...

Она остановилась перед низенькой дверью, положила тонкую кисть на кованое кольцо, обернулась:

— Ты увидишь Терек, матушку и семью, а пока...

Она распахнула дверь. В небольшой, увешанной коврами горнице, на тахте среди шёлковых подушек сидела юная женщина. Луч солнечного света падал на неё сбоку, из высокого оконца, причудливо преломляясь в гранях каменьев на её темноволосой головке.

Женщина действительно была готова к походу. В мужской одежде: шерстяных штанах, сапогах и кафтанчике, перехваченном широким поясом.

— Корону надо снять, — заявил Фёдор.

Сюйду вопросительно посмотрела на мать.

— Это подарок Ярмула, — с сомнением произнесла Этэри-ханум.

— Корону надо снять, а волосы спрятать под платок. А ещё лучше — под папаху. Молодуха достаточно тоща — сойдёт за пацана.

Сюйду фыркнула. Пробурчала что-то на черкесском языке.

— Мне послышалось или княжна назвала меня деревенщиной? — усмехнулся Фёдор.

— Придётся повиноваться, дочка, — примирительно сказала Этэри-ханум.

— Пусть называет как хочет, — не унимался Фёдор. — Лишь бы слушалась приказаний.

— Будет повиноваться, — заверила казака хозяйка Коби.

* * *

— Конюшни не стало, — бормотал старый нахчи, конюх Абубакара. — А хороша была конюшня — брёвнышко к брёвнышку. Всё пошло на дрова.

Он уже оседлал и снарядил трёх животин: породистого арабского скакуна белого, как облачко, мохнатую кобылку смешанных кровей, пегую и лохматую, и карего мерина, по виду злого и норовистого.

— Где Мажит? — заволовался Фёдор. — Где сын Мухаммада и потомок этого... как его... Воспетого в ваших сказаниях. Где грамотей?

Казак беспокойно осматривал лошадиную упряжь, размышляя о лишь о том, как бы половчее вернуть Соколика.

К ним вышел Абубакар в простой чаркеске, папахе и высоких козловых сапогах. По виду — простой нахчи, каких полным полно в любом ауле. Впрочем, лишь в тех из них, население которых не повымерло от чумы.

— Я провожу вас до Лорса, — сказал он. — Пойдём по военной дороге, по той, что строил Ярмул.

— Как же так? — изумился Фёдор. — Комендант Дарьяла сообщил мне, что по этой дороге не пройти. Её перегородили вражеские войска...

— Войска, говоришь? Враги? Уж не Йовта ли, поганец, тот, которого нынче подстрелила моя жена, преградит нам путь?

Абубакар захохотал, запрокидывая голову.

— Мы пойдём по военной дороге, — повторил владетель Коби. — Не тащить же мою наследницу через ЗемоРока и Мамисон... Я покину крепость по подземному ходу, а вы с Сюйду выйдете через главные ворота. Посмотри на неё, казак! Её не узнать...

Не дожидаясь ответных слов, Абубакар ступил под своды тайного тоннеля. Владетель Коби вёл в поводу замечательной красоты арабского скакуна.

И вправду Сюйду разительно изменилась. Посмуглела, сделалась чернобровой. В мужской одежде она поразительно походила на Мажита — аккинского грамотея.

— Там кольчуга. — Сюйду похлопала ладошкой по груди.

— Тебе бы лучше молчать, молодуха, — сказал Фёдор. — Пока молчишь — на пацана похожа, а так...

Лицо возлюбленной Ярмула вспыхнуло.

— Деревенщина, — процедила она сквозь зубы.

— Дочь ваша красива, госпожа, но совсем на вас не похожа, — усмехнулся казак. — Ой, боязно мне и невдомёк, как справлюся с недотёпой Мажитом, тщеславным старцем и строптивой молодухой. Я стану называть вашу дочь Исой, госпожа. Это так — для сохранения тайны. Вы уж прикажите ей слушаться меня до той поры, пока не сдам на руки супруга.

— Твой строгий бог и молитвы безутешной матери помогут тебе, — заверила казака Этэри-ханум.

— Сначала я должен вернуть коня, — буркнул Фёдор. — Без Соколика я отсюда не уйду.

— Конь ждёт тебя у ворот. Поганец и потомство достославного Салтана-мурзы вместе с ним, — сказала Этэри-ханум.

— Йовта жив? — изумился Фёдор.

— Если б он не был живуч, разве люди стали б называть его поганцем? — хозяйка Коби чарующе улыбалась ему. — Он хочет торговать своею жизнью. Послушаем, что он нам скажет.

* * *

Всю дорогу, до самых крепостных ворот, Этэри-ханум шла рядом с Фёдором, держа его ладонь в своей.

«Ну и дела! — думал казак, стараясь скрыть усмешку. — Когда ж это я так, рука об руку с бабой гулял? Ну если только когда женихался с Машенькой, да сразу после сватовства, а так... И как же Абубакар такое жене дозволяет? Ну и дела!»

— Известно мне, казак, что говорил ты о нашем Оче ругательные слова, — речь Этэри-ханум журчала сладко, словно водица в первом вешнем ручейке. — Называл его будто бы евнухом. Напрасно. Оча не только отважный воин, но и умный царедворец. Он, мудрейший из мудрых, сумел исправить мою ошибку...

— Разве госпожа может ошибиться? — Фёдор вовсю старался стать таким же, как Оча, умным царедворцем.

— Я не смогла убить Йовту. — Этэри-ханум сверкнула ореховыми очами. — Но Оча...

— Неужто толстяк Йовту заколол?! — воскликнул Фёдор простодушно.

— О нет! Но он разогнал шайку по окрестным ущельям и вынудил поганца вступить в переговоры! Жаль, что ты — друг и соратник Ярмула — не видел, как наш славный Оча держится в седле! Как разит он врага отравленным остриём своей пики!..

— Ах, госпожа! Если б остриё твоей стелы было сдобрено ядом, нам не пришлось бы сейчас...

Но Фёдор не успел договорить. Они вышли за ворота. Противоборствующие стороны расположились одна против другой на небольшой поляне. Раскидистые кроны лиственниц осеняли пространство под крепостной стеной. Там, под сенью изумрудной хвои, их дожидался и достославный Оча в окружении соратников, и Мажит, принявший живейшее участие в утренней схватке. Тут же был и Йовта в окровавленной повязке, верхом на Ёртене. Аймани снова стояла у его стремени. За их спинами толпилось некогда свирепое воинство. Нет, всадники из отряда Йовты не выглядели ни усталыми, ни удручёнными. В их рядах Фёдор не заметил раненых, но воинство Йовты заметно поредело. Там, при переправе через Эдису, Фёдор насчитал не менее дюжины нагруженных тюками верблюдов и не менее пятидесяти всадников. Он слышал и разговоры Абубакара с Очей: по их подсчётам под стенами Коби неотлучно находилось ещё не менее полутора сотен человек. Теперь же Фёдор насчитал два десятка всадников и примерно столько же пеших воинов. Все — в кольчугах, вооружены до зубов, на лицах, покрытых запёкшейся кровью, выражение злобы и решимости. Среди них были пятеро лезгинцев. Фёдор опознал их по знакам боевых подвигов: головам вражеских воинов, притороченным к сёдлам. Один из них, гигантского роста человек, вооружённый огромной плетью, не сводил глаз с хрупкой фигуры Аймани. Его конь крупный, вороной масти и смешанных кровей, косил в сторону Ёртена кровавым взглядом, скалил зубы, готовый взбелениться в любую минуту.