Но разведчик Гребенского казачьего полка Фёдор Туроверов не видел этого. Он бежал, не чуя под собой ног туда, где за скальным выступом в зарослях жимолости ждал его лучший друг. Казак крался, прячась в тени крепостной стены, беспокойно озираясь на истошные вопли мечущихся по полю людей и коней. Так добрался он до обрывистого края горы. Поросший густым кустарником склон круто уходил вниз. Фёдор кромсал клинком ветки жимолости до тех пор, пока среди зелёно-фиолетовых листочков не блеснула белая звёздочка на лбу Соколика.

— Здорово, братишка! — казак прижался лицом к шее коня. — Смотри-ка — и ружьцо моё здесь, и пистолеты.

— Йовта хоть и поганец, но к оружию относится с уважением, — засмеялся Мажит.

Аккинский грамотей тоже был там. Он уже устроился в седле бойкой Чиагаран.

— Но я заметил: Йовта, хоть и отменный злодей, но прицелиться, чтобы пальнуть из пистолета, совершенно не способен. Ему только пикой да топором махать.

Фёдор вскочил в седло.

— Следуй за мной, Педар-ага. Нас уже заждались.

Горячая и упрямая Чиагаран норовила пуститься вскачь, словно обладала крыльями и надеялась слететь с крутого склона, подобно огромной птице. Осторожному Мажиту приходилось сдерживать её. Они перешли на рысь в лесу. Оказавшись под спасительной сенью высоких сосен, аккинец перестал оглядываться, прислушиваться к шорохам и скрипам пустынных зарослей. Он уверенно правил Чиагаран, лавируя между прямых стволов. Топот конских копыт тонул в подстилке из порыжелой хвои. Только один раз Мажит остановился в растерянности, задумчиво уставился в небеса, перечёркнутые опушёнными хвоей ветвями.

— Заблудился, грамотей? — усмехнулся казак.

Но Мажит не отвечал ему, сосредоточенно бормоча что-то на непонятном Фёдору языке. Наконец они снова тронулись в путь. Казаку чудилось, что не воля Мажита задаёт им направление. Это Чиагаран затеяла бешеную скачку в диких дебрях, между стволов, рискуя напороться на сук. Соколик следовал за ней, повторяя каждое движение кобылы так точно, словно от этого зависела его жизнь. Через ^короткое время к глухому топоту копыт и свисту ветра в ушах добавился новый звук: сердитый рёв реки.

— Это Эдиса! — крикнул Мажит, оборачиваясь. — Они ждут у реки!

Чиагаран выскочила из леса, подобно заводиле бандитской шайки. Соколик — следом за ней, скаля зубы и весело ударяя в землю острыми копытами передних ног.

Абубакара и Сюйду скрывала сень ивы, низко склонившей блёклые космы к шумной Эдисе. Трое коней стояли в стороне, склонив головы к мешку с кормом. — А вот и мы! — радостно закричал Мажит.

— Не вопи, аккинец! — буркнул Абубакар. — Над нами в горах долго шли дожди. А от твоих криков того и гляди камни посыплются нам на головы.

— Мы сбежали от Йовты! — Мажит соскочил с седла, подбежал к Сюйду, опустился на колени. — Мы сбежали!

— Чему ты радуешься, аккинец? Зачем спешился? — ворчал Абубакар. — Садись в седло. Скоро, скоро грязный шакал снова встанет на наш след. Поднимайся, дочь. Мы пойдём длинной дорогой, дабы обмануть и запутать поганца.

Мажит помог Сюйду подняться, придержал стремя.

— Поторопись, аккинец. Садись в седло. Да не оборачивайся — страшная смерть стоит у тебя за плечами!

— Горько слышать такие слова, — покачал головой Мажит, трогая Чиагаран. — Аллах не велит нам падать духом и отдаваться во власть уныния...

— Грязный шакал рыщет под стенами моего дома, чуя лёгкую поживу. А я? Я превратился в беглеца. Одно лишь оправдание ниспослал мне Аллах — я спасаю жизнь единственной дочери.

— Ты силён и ты не стар, Абубакар-ага. Ты сможешь родить новых сыновей.

Владетель Коби улыбнулся.

— Я могу, но не Этэри-ханум. Много лет назад, когда тебя, аккинец, ещё не было на свете, я дал обещание нежной Этэри. Она просила меня и я поклялся не брать в жёны других женщин до тех пор, пока её красота цветёт под этими небесами.

— Этэри-ханум! — вскричал Мажит.

И горное эхо на все лады повторило имя правительницы Коби.

— Да тише ты! — не выдержал Фёдор.

— Этэри-ханум, — повторил Мажит тише. — Не подведёт тебя, о, великий Абубакар. Она и славный Оча защитят твой кров от посягательств поганца...

Раскатистый грохот прокатился по склонам гор. Лошади насторожили уши.

— Ну вот! — рассмеялась Сюйду. — Ты докричался, Мажит, разбудил духа горы.

— Нет, дочка, это не обвал! — Абубакар остановил коня, прислушался.

— Это орудийный залп, — подтвердил Фёдор. — Палят со стороны Коби. И не из одной пушки. Лупят по меньшей мере из пяти. Надо торопиться, ваше превосходительство.

Путь продолжили в молчании. Мрачное выражение на челе Абубакара заставило примолкнуть нахального Мажита. Грамотей из Акки только посматривал на Сюйду да беззвучно шлёпал губами. Ну ещё глаза таращил, стараясь таким образом выразить восхищение и преклонение перед женой Ярмула и дочерью доблестного владетеля Коби.

Абубакар встал на положенное ему место во главе отряда. Они перешли вброд неспокойную и шумную в этом месте Эдису и углубились в сосновый бор. Фёдор заметил, как в течение первого дня пути правитель Коби несколько раз менял направление движения, избегая подниматься высоко в горы и выходить на открытые ветрам и недобрым взглядам альпийские луга. Ночевали в лесу, попеременно становясь на пост. В первые сутки пути их не потревожили ни дикие звери, ни чужие люди.

На второй день благодаря стараниям Абубакара они оказались в таких глухих дебрях, что Фёдор всерьёз перестал опасаться погони людей. Зато на их след встала стая волков. Казак предусмотрительно зарядил ружьё и оба пистолета.

— Не беспокойся, казак, — сказал правитель Коби. — В это время года дикие хищники сыты и не станут соваться под пули.

Фёдор всё же время от времени усаживался в седле задом наперёд, обшаривал пытливым взглядом разведчика райский пейзаж. Но мир позади них был пуст. Тишину нарушали лишь шелест листвы, щебет птиц да дальний лай волков.

Дважды они видели вдали крыши и изгороди аулов. Абубакар неизменно обходил их дальней стороной. Сюйду молила отца хоть единожды остановиться на ночлег под надёжной крышей.

— Там чума, — коротко отвечал дочери Абубакар.

Правитель Коби и тесть Ярмула, волка, видевшего дождь, был невысок ростом, но крепок и широк в плечах. В его прямой осанке, жестах и манере сидеть в седле угадывался опытный, закалённый во многих походах боец. Лицо его с тонкими и правильными чертами имело одну лишь отличительную особенность: глубокий шрам рассекал его от виска до угла рта. Говорил Абубакар быстро, проворны и точны были его движения, зорок взгляд. Он мало ел и мог подолгу обходиться без сна. Любил, подобно своей дочери, красивую одежду и богато украшенное оружие. Рукоять его кинжала покрывала изящная отделка из зеленоватой бирюзы. Пальцы его украшали кольца с блестящими камнями, седло его было вышито шёлком, конская сбруя выложена чеканным серебром. Всё это великолепие не нравилось Фёдору, уж больно заметен и небывалой красоты арабский скакун, и его великолепный седок.