что Андрей сжал под прилавком кулаки, аж костяшки побелели. Чувствуя напряжение, Иван вышел из своего меланхолического самолюбования, и потянул дражайшую маменьку к моему прилавку.

— Матушка, посмотрите, какие необычные яйца!

Матушка оценивающе пригляделась к моему товару, а я внутренне подобралась. Если она и мне начнет говорить нечто подобное, как Наде, то я наплюю на светские манеры и вспомню, как дралась в детстве во дворе с мальчишками. Но соседку заинтересовал редис. Ткнув пальцем в овощ, она пренебрежительно спросила:

— Это опять иноземная чудинка?

Иван Аркадьевич ответствовал:

— Маменька, это овощ редис зовётся, я в Петербурге едал такой! Хорош со сметаной! Лучше посмотрите, яйца какие крупные, да и цвет такой, как крашенки!

Я тоже поторопилась сгладить возникающую неловкость.

— Нет, Иван Аркадьевич, их никто не красил, такими их куры несут. Я по весне купила новую породу курочек, вот они такие яйца и несут, крупнее, чем наши хохлатки.

Но Аполлинарию Семёновну не так просто было отвлечь от ее настроя. Теперь ее внимание привлекла горка копчёных тушек бройлеров и бекон. Потыкав пальцем и в них (а руки, она, зараза, мыла?), скривившись, произнесла:

— Старых кур, поди, всех под нож пустила? Коль новых завела? И сало какое-то чудное, полосками, полоса сала, полоса мяса… все у иноземцев перенимаете, что ж вам со своим-то, веками изученном, не живётся?

Видит Бог, я сдерживалась из последних сил. Поэтому объясняла подчёркнуто спокойно.

— Нет, Аполлинария Семёновна, это не старые куры, это молодые цыплята. Я же говорила, что по весне закупила новую породу несушек, а эта порода мясная. Растут быстро, вот и решили продавать. А сало это бекон называется. Это тоже такая порода свиней есть, их ещё Пелагея Степановна заводила.

Барыня не унималась:

— Бабка твоя на старости лет тоже чудить начала, то свиней заводит, то коровы ей не те! А, вот и тот порошок! Надо бы взять и нам, в доме рассыпать. А я слыхала, ты и в хатах у своих людишек рассыпала. Ещё не хватало, чтобы барыня по холопским хатам сама ходила, дорогой порошок переводила. Продавать — это понятно, денежка к денежке, а у холопов блох травить…

— Зато мне теперь в дом никто кровососов не принесет! И у меня чисто, и людям хорошо — не сдавалась я.

Видимо, лимит гадостей чисто для меня был исчерпан, или не хотела сорвать "гениальный" план по охмурению наивной меня. Но, так или иначе, она двинулась дальше, критикуя и хуля других.

Глава 32

Музыка с базарной площади стала доноситься громче, к ней добавился хохот, взвизги девушек, крики ребятни. Там явно шло веселье, представление, пляски. Я посмотрела на Веру. Она стояла за прилавком, но ноги ее сами притопывали в такт нехитрой музыке. Мне стало жаль девчонку, когда она ещё такое веселье увидит? Я выдала ей пару медяков и несколько копеек на развлечение, сделала приличных размеров бутерброд с беконом и отпустила на веселье.

Яков Семёнович тоже отправил своих мальчиков на площадь, дав им мелких денег, а я снабдила их такими же бутербродами. Управляющий сам встал за прилавок. Я уже тоже проголодалась, поэтому, купив у мальчишки — лоточника кваса, недолго думая, разломала одну тушку цыпленка и пригласила к себе, по-соседски, Заварзиных. Хлеб у нас был, так что мы вполне сытно потрапезничали. Яков Семёнович ел вместе с нами и Заварзиных это ничуть не волновало. Толерантные они и это меня радовало.

Часам к трем-четырем покупателей совсем не стало, и мы решили свернуть торговлю и поехать устраивать себе походный лагерь за околицей Вестинок, где уже заранее приглядели поляну. Надя, увидев нашу суету и сборы, полюбопытствовала, на каком постоялом дворе мы остановились. Узнав, что нигде мы не останавливались, а ночевать будем за селом, умоляюще посмотрела на брата.

Тот, за свою жизнь, немало провел ночей под открытым небом, только поднял взгляд вверх и мученически вздохнул. Вот, верно понимает парень, самое лучшее, что можешь сделать в такой ситуации — это дать женщине то, что она хочет! Иначе тебе же будет хуже! И они тоже принялись укладывать непроданный товар на телеги. Собственно, и у них, и у нас такового осталось немного. Если все будет удачно, то мы расторгуемся ещё до обеда. Оставаться на местное "афтопати" я не намерена, у меня есть официальная отмаза.

Покупок тоже особых не планирую, все, что есть у окрестных помещиков — есть и у меня. Управляющий только сказал, что надо металла для кузни купить, да с владельцем лесопилки, которая стоит на Пчелке, договориться о распиле бревен на доски. Река Пчёлка текла прихотливо, Федоткино и Ивантеевка расположены очень близко к реке, практически на берегах, а мое поместье она огибала по широкой дуге, оставив нам только маленькую речку-переплюйку Серебрянку.

Поэтому мы и не можем ни мельницу свою поставить, ни лесопилку, не хватит у Серебрянки крутящего момента. А жаль, могли бы развернуться. Собрав свой табор, мы по пути купили хлеба в первом же трактире, Заварзины ещё какой-то снеди, нашли нашу молодежь на площади, и поехали обустраиваться на отдых и ночлег.

Пока все сделали, начало уже и смеркаться. Крестьяне свой костерок запалили, готовили себе немудрящий ужин. У нас был свой костер, мы готовили ужин из того, что нам собрала в дорогу Марфа. Поев, долго сидели у костерка, Андрей и Яков Семёнович обсуждали дела, связанные со строительством сахарного завода. Яков Семёнович сообщил, что оборудование он уже заказал, в течение месяца оно придёт, потом надо будет приглашать мастера-наладчика, отправлять рабочих на обучение. Как раз к сбору урожая и управиться бы со всем. Ещё управляющий сказал, что первые поставки торфа уже в пути. Я усомнилась — не рано ли? Яков Семёнович растолковал мне, непонятливой.

— Нет, Катерина Сергеевна, в самый раз! Надо сделать запас, чтобы распутица не помешала работе завода! Пусть лучше лежит на складах, просохнет дополнительно, чем будут задержки. А так нам хватит топлива до зимника. Кстати, Катерина Сергеевна, вы бы своему соседу, Ивану Аркадьевичу, рассказали бы о торфе, глядишь, у него бы и виды на ваш дубовый лес уменьшились!

Управляющий глянул на