руку себе за плечи и подвела к костру. Он с трудом переставлял ноги, похоже, все последние минуты сражаться ему помогали чистый адреналин и сила воли, а теперь действие этого «допинга» иссякало. Сплюнув окровавленную слюну, он опустился на землю. Трясущимися руками Герда стянулся с него куртку, посмотрела на раны и едва не застонала от отчаяния. Глубокие были раны, явно оставленные когтями.

— Фигня, — оценил своё состояние Сказочник.

Герда подумала, что это самое глупое враньё, какое она слышала в жизни. Как бы ей хотелось сейчас поменяться с другом местами, чтобы раны были у неё, не у него. Но нужно было действовать, а не охать и ахать. Она вынула из рюкзака флакон с остатками перекиси водорода, лоскуты ткани — то, чем снабдила Клара. Сказочник храбрился, бормотал ободряющие слова, однако голос его был слабым, а глаза застилала мутная поволока. Всё говорило о том, что скоро его бормотание сменится болезненным бредом.

— Потерпи, — едва не плача, сказала Герда.

В здание вбежала Потеряха, которая, по всей видимости, в последние минуты занималась тем, что догоняла и расправлялась с попытавшимися ретироваться ночными агрессорами. Едва она приблизилась к костру, как её оскал, означающий улыбку, стёрся с лица, уголки губ поникли.

— Ого-о, — протянула она печально.

И, словно ей в голову пришла замечательная идея, тут же рванула обратно к выходу.

Герда взяла флакон с перекисью, понимая, что это средство — как мёртвому припарка. Понимал это и Сказочник. Он прохрипел, покосившись на костёр:

— Прижечь надо, — на его лбу блестел пот, крылья носа вздувались как у загнанной лошади.

Прижечь. Ну, разумеется. Герда видела много раз, как в их поселении после набегов мутантов пострадавшим прижигали раны. Были случаи, что некоторые не выдерживали боли, погибали. Но Сказочник сильный, он справится. И она справится! Главное — не сомневаться!

Вернулась Потеряха, протянула листья подорожника. Герда покачала головой.

— Нет, боюсь, это не поможет.

Она вынула нож из чехла, начала держать лезвие над пламенем, внушая себе, что справится. Лишь бы руки не дрожали! Лишь бы не поддаться паники! А руки всё же предательски тряслись. И паника холодной склизкой змеёй лезла в сознание.

— Фигня, — повторил Сказочник, еле слышно. — На мне... на мне всё, как на собаке...

Герда разозлилась: ну зачем вся эта ложь?! Не себя ведь подбадривал, а её! А лезвие тем временем раскалилось. Потеряха съёжилась возле стены, всё ещё сжимая в кулачке листья подорожника. Сказочник зажмурился, процедил:

— Давай. Я готов.

Готов. Она не готова! Что если сделает что-то не так?! Подобная вероятность была вполне ожидаемой.

— Ну, давай же! — раздражённо поторопил Сказочник.

Больше тянуть было нельзя. Мысленно выругав себя за нерешительность, Герда впечатала раскалённое лезвие в рану. Кровь зашипела. Сказочник завыл сквозь зубы, на его лбу и шее вздулись вены. Он был как единый оголённый нерв.

Дело сделано. Нужно ли ещё прижигать? Герда рассудила, что этого достаточно. Она судорожно обработала раны перекисью. Из-за слёз перед глазами всё расплывалось, от запаха горелой плоти — подташнивало. В голову проскользнула подлая мысль: «Сказочник не выживет!» Пришлось рявкнуть на саму себя: «Заткнись! Не смей так думать! Не смей!»

Сказочник застонал и Герда уподобилась ему, выдав чистую ложь:

— Всё будет хорошо! Потерпи.

Она знала, что ничего хорошего уже не будет. Можно сколько угодно кричать на себя, убеждая в обратном, но факт есть факт: случилось полнейшее дерьмо. Всхлипнула.

— А-ну не плачь, — Сказочнику пришлось приложить немало усилий, чтобы выдавить эти слова, причём с нотками злости.

— Я не плачу, — отозвалась Герда. — Не дождёшься.

Но она плакала. Стараясь не разреветься, принялась перевязывать раны. Потеряха тем временем, хлюпая носом, порылась в рюкзаке Сказочника, вынула пачку сахара, в которой оставалось ещё штук пятнадцать кубиков. Захрумкала, отправляя в рот один кубик за другим, по её подбородку текла слюна. Герда на неё не гневалась, понимала, что зубастая девчонка просто не сознаёт, что поступает неправильно. Возможно, так она даже выражала своеобразное уважение тому, кто не раз угощал её сахаром.

— Не плачь, — повторил Сказочник чуть слышно. Похоже, он уже держался из последних сил, чтобы не впасть в беспамятство.

Повинуясь какому-то порыву, Герда вскочила, выбежала из здания, устремила взгляд в небо.

— Помоги ему! — её слова прозвучали как требование. — Ты хотел, чтобы я заняла твоё место? Я займу, обещаю. Потом. А сейчас — спаси Сказочника! Ты же можешь, для тебя это пустяк!

Она ждала хоть какого-то знака, хотя бы невнятного шёпота в дуновении ветра, хотя бы ощущения чужого присутствия... Но нет. Будто обращалась к пустоте. Неужели это наказание за самоуверенность, за тот эгоизм, на который намекал Антошка? Если так, то она наказана сполна. Размазав ладонью слёзы по щекам, Герда вернулась к догорающему костру. Нужно было что-то делать. Без помощи друг умрёт. Но куда идти? Есть лишь один путь — к мясокомбинату, в обитель Смотрителя. Только он сможет оказать помощь. Она заставить его эту помощь оказать! Всё ради этого сделает, уговорит, вымолит. Если надо — душу отдаст. В любом случае, не позволит Антошке себя игнорировать, как он игнорировал её сейчас.

Это была надежда — всего лишь искорка, но и её оказалось достаточно, чтобы начать действовать, подавив боль и отчаяние.

— Мы возвращаемся, — произнесла Герда, однако Сказочник навряд ли её услышал, находясь в полу бредовом состоянии.

Зато услышала Потеряха, которая, выдав своё коронное «ого», быстро расправилась с последними кубиками сахара и засуетилась, точно домашняя собачонка перед долгожданной прогулкой.

Герде пришлось вспомнить то, чему её учили на уроках по выживанию. Вытряхнула и распорола ножом оба рюкзака, скрепила ткань ремешками, сверху постелила свою куртку. Затем затащила на эти волокуши Сказочника — пришлось очень сильно напрячься, задача оказалась непростой. Потеряха хоть и содействовала, но мешала она больше, чем помогала, как всякий активный ребёнок, пытающийся направить переизбыток своей энергии на всё сразу.

Впрочем, справились. Герда накрыла Сказочника его же курткой, рядом положила бутылки с водой, припасы, арбалет, стрелы и саблю. Посмотрела на изображение дьявола на стене. Как же она ненавидела этого рогатого ухмыляющегося урода. Словно он был виновен в том, что случилось. Не те оголтелые мутанты, что нанесли раны другу, а именно он. Ей необходимо было сейчас винить и ненавидеть кого-то конкретного, пусть и не настоящего. Дьявол на