Все устоялось, устаканилось. Были же эти шальные девяностые, когда мы как-то пытались найти свое место в жизни… Я составлял проекты, подавал на гранты, их иногда даже давали. Помню, один раз отвалили пять тысяч! бумажками! зелеными! Сразу, без канители, просто под расписку. Мы тогда просто одурели от счастья… Мы не понимали, что это совсем не так много на целый год, и тратиться на расходные, и машинистки бесплатно работать не будут, и компьютера своего даже нет. А если выйдет, то результаты этот добрый европейский дяденька ненавязчиво так вставит в собственную тему и получит раз в сто больше. Это потом я уже стал умнее…

А она была рядом. Просто рядом. Казалось такой удачей, что у нас совместная работа над проектом, где я – генератор идей, она исполнитель, проводит полевые исследования. Не хватает денег на экспедицию, значит, будем работать на местном материале, с магнитофоном ловить людей на московских улицах. Просто очень нужно, чтобы был рядом со мной кто-то, кто понимает с полуслова, кто подхватит, не бросит. Одному не вытянуть…

Вытянул. Общей теории синтаксиса, которой грезил на первом курсе, конечно же, нет, но кандидатская есть, и вот, кстати, дом этого зубра… Надо же. Возможно, из окон его квартиры видны ее окна. А даже если и так – что с того?

Постоять, подождать, может быть, она пройдет сейчас… Она или даже муж? Леня работал на заводе, классический случай «рабочего интеллигента» – человек хотел оставить свободной голову и потому предпочел работать руками. А голова была занята… да чем угодно. На самом пике их романа – эзотерикой. Удобное миросозерцание для смутного времени, ничего не скажешь. В самом деле, что такое все наши инфляции-приватизации или даже роман жены с коллегой по научной работе на фоне этих астралов, реинкарнаций, надмирных сфер? Так, минутная рябь на воде. Вот он и жил своим астралом.

А ей, ей-то хотелось живого, теплого, и не только в постели, конечно. Межзвездные пространства слишком выстудили их дом. Наверное, потому и она потянулась ко мне навстречу. Впрочем, теперь это уже неважно. Сейчас был бы рад встретить и мужа.

Но нельзя опаздывать. Просто нельзя. Поэтому уверенным шагом – к обозначенной на карте цели. Всегда бы так в жизни удавалось!

«Виктор Анатольевич, это Михаил, за отзывом…» Домофон открыл доступ в чрево старого академического дома – эх, зубры, зубры, не стыдно ли вам жаловаться на недофинансирование с такими-то домами? Загаженный лифт, железная решетка на лестнице и само светило в тапочках и чем-то мягком, халатообразном, почти неприличном: «Проходите, проходите». Да и то недалеко – в прихожей принимает, между допотопным трюмо и безобразными книжными полками, куда сослано то, что уже никому читать не суждено до его смерти, а после нее – тем более. Ну ладно, я же по делу.

Как уютно было приходить к ней, даже просто встречаться в университете или в нашей столовке-тошниловке, которая еще как-то давала возможность прокормиться за копейки. Был у нее дар, который не у всякой женщины есть, – у моей жены, например, его нет. Вокруг нее сразу возникало пространство уюта. Это же не связано, никак не связано с умением готовить или обустраивать дом. Это – жесты, интонации, слова… При ней можно было быть слабым или сильным, каким ты чувствовал себя, и знать, что твоя слабость не утонет в ее слабости, твоя сила не столкнется с ее силой.

Отзыв, ах да, отзыв, он уже его приготовил. Беглый взгляд… так, он дальше десятой страницы не читал, конечно. И вряд ли что-то понял. И конечно, теперь ему надо высказать все то же самое словами, только еще жестче, без этих экивоков. Ну-ну, есть на то право. Послушаем. Постоим в коридоре. Хоть бы в кабинет пригласил – там видите ли, не прибрано… Как прислугу рассчитывает, честное слово.

А как она умела слушать! Ей можно было сказать все, буквально все, и знать – ничто не пропадет, ничто не будет понято неверно. Сколько раз я ругался с Лизой, с милой моей Лизой, и все из-за каких-то пустяков. И боялся сам себе признаться в том, что нет уже не только былой влюбленности, но и любви-то, может, никакой уже нет, и есть только вот эта усталая женщина, с которой у тебя общая квартира, постель и вроде как судьба. Главное – ребенок. И бросить ее решительно невозможно, потому что не вытянет она одна Вадьку, он и достался нам непросто, и рос слабым, и слава Богу, что не сбылись те страшные прогнозы, которыми нас стращали еще в роддоме: оставляйте, родите себе другого, здорового.

Лиза ни минуты не колебалась. Я даже сомневался, хотя ей не говорил, а внутри скреблось: сможем ли растить всю жизнь такого, надо ли… А Лиза материнским нутром приняла: родила себе, а не чужим. И выходила. И рос практически без отставания, наравне со сверст никами, только кто видел со стороны, чего это стоило ей. Да и мне, в общем-то, тоже…

Он, кажется, что-то спрашивает. Ах да, про библиографию. Почему не упомянут академик Степанян. Ну да. Про себя он спросить стесняется, понятное дело, хотя изо всех щелей прет: я тут авторитет, как ты смел меня не упомянуть, щенок?

– Да, Виктор Анатольевич, библиография весьма неполна, я включил только то, что имело прямое отношение к теме, понимаете…

– Миша, Миша, ну сколько можно на задних лапках перед заграницей! У нас же своя школа, в конце концов, вы посмотрите, кого вы цитируете! Что мы вечно у них в ученичках ходим!

– Я обязательно учту вашу критику в своей следующей работе.

Да, кажется, яду я в последнюю фразу переложил. Ну ничего, не рассохнется. Ученички! На задних лапках! Ну что за чванство.

На библиографию посмотреть! Да ты сам посмотри, что пишут эти, которых ты мне навязываешь, – бывшие специалисты по составлению словаря В.И. Ленина, разогнанные волной демократизации, не иначе. Читать невозможно. Что же, я виноват, что по этой теме наших работ раз-два и обчелся? Ну не хочу я тебя цитировать, не Маркс с Энгельсом, в конце концов.

Если кто и ходил перед кем на задних лапках, так это Лиза передо мной. Чувствовала, боялась потерять? Или просто характер такой? Только лучше бы не ходила, лучше бы отшила пару раз, огорошила, может, я бы образумился пораньше, всем бы легче было…

Ну все, все, отвезу я отзыв к тебе в контору,