– Официант, принесите Гофманских капель[54]! – крикнул он в коридор.

Через несколько минут Людмила почувствовала, как ладони графа прикасаются к ее щекам, трут виски чем-то пахучим. К носу поднесли пузырек с солью, пропитанной эфиром. Зубы ударились о стакан с каплями. Через некоторое время она пришла в себя. Он сидел подле и целовал ее руки. Серые глаза с тревогой смотрели в лицо.

– Мила, прости меня, негодяя. Я измучил тебя… – в его глазах стояла мольба и раскаяние. – Нойман вел себя грубо с тобой? Скажи?

– Нет, – поспешно возразила она и слабо улыбнулась.

– Конечно, ты просто устала: салон Колетт, и Нойман – все в один день. Тебе надо отдохнуть. И на улице жара. И твои страхи… Это – просто нервы. Тебе надо срочно поехать на воды. Подожди немного, очень скоро я стану более свободным. Ты знаешь, почему… Пока мы не можем ехать, до октября. Потерпи, милая. Я увезу тебя к морю. Оно вернет тебе силы и развеет страхи. Мы часто будем жить за границей. Я все продумал. Я буду их лишь навещать. Понимаешь, я очень люблю своих девочек. И сейчас я не знаю, кто родиться. Иногда я всей душою желаю, чтобы это был мальчик, наследник. Но последние дни, признаюсь, мне отчего-то даже это стало безразлично. Все, понимаешь, все безразлично, кроме тебя и звериной жажды свободы. Vita sine libertāte nihil![55] Я люблю тебя, Мила…

«Такие как он, быстро загораются и быстро гаснут, – звучали в голове колючие слова Ноймана. – Он наиграется с вами, как с куклой, и бросит».

– Нет! – она мотнула головой.

– Что нет, любимая?

– Да, я люблю вас, Анатоль. Только… не бросайте меня, – ее лицо скривилось от плача.

– Девочка, моя светлая и нежная девочка! Как тебе могло прийти это в голову? Да я скорее брошу весь этот мир к твоим ногам и свою жизнь вместе с ним, чем оставлю тебя. Я люблю тебя, Мила… Понимаешь ли ты?

– Да…

В этот раз они отобедали достаточно быстро. Граф заставил Людочку поесть горячего супа с курицей и небольшую отбивную. Ее все время клонило в сон. Она сама не помнила, как они покинули ресторан и поехали в дом Краевского. Все было словно в тумане. Он помог ей раздеться. Она легла на кровать.

– А как же новое платье?

– Мы заберем его завтра, с утра. Спи, моя радость.

* * *

Она проснулась около полуночи – сильно захотелось в туалет. В комнате горела свеча. Граф не спал. Он сидел в кресле. Рядом с ним, на столике, стояла пузатая бутылка дорогого коньяка и дымилась толстая сигара.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Я? Вроде, неплохо…

– Сходи в уборную и прими ванну. Я велел нагреть воды.

Через четверть часа Людмила вышла к Краевскому душистая, чуть влажная и отдохнувшая.

– Ну вот, на дворе ночь, а я уже выспалась, – улыбнулась она. – Вечно мы с вами полуночничаем.

– А это хорошо, это очень хорошо, – ответил он и взял ее крепко за руку. – Иди, раздевайся и ложись на живот.

– Ну…

– Не нукай, живо, я тебе сказал. Я приказываю.

– Анатоль, вы пьяны, кажется? – засмеялась она.

– И что? Разве это что-то меняет? Да, я выпил, и потому, не будет вам, мадемуазель, пощады.

– Что это?

Она увидела в его руках несколько тонких аршинных веревок.

– А это… Я тебя сейчас привяжу.

– Зачем?

– Мне так хочется… Я люблю беспомощных женщин, – насмешливо отвечал он. – Хотя, и мужчин я тоже люблю связывать, – он хохотнул.

– Анатолий Александрович, вы и вправду сильно напились? Мне страшно! Вы же не пьяница?

– Я?! Я жуткий пьяница и развратник. Сейчас я предстану перед тобой во всей красоте своей порочной натуры. Живо иди и ложись на живот! – его голос прозвучал почти грубо.

– Давайте вы поспите, а завтра утром…

– Молчать! – перебил он. – Утром будут иные утехи. Ты и ночью не уснешь… Ты разве не выспалась? – он лукаво приподнял одну бровь. Я что, зря таскал тебя по салонам и лекарям? Ты должна подчиняться каждому моему слову.

Он сделал страшные глаза и жестом велел ей скинуть халат и лечь на кровать лицом в подушки. Потом он взял веревки и привязал сначала ее запястья к полированным кругляшам, венчающим изголовье и низ широкой деревянной кровати. После этого он таким же образом привязал и ее длинные и стройные ноги. Людочка была распластана, подобно морской звезде. Растяжка оказалась столь широкой, что распахнулись наружу все внутренности ее нетронутого девичества, упругие ягодицы приоткрылись розоватым и влажным зевом.

Людочка ойкнула и запричитала:

– Анатолий Александрович, вы что делаете? Зачем?!!!

Она попыталась дернуться всем телом, но напрасно – натяжение веревок было очень крепким.

– Не дергай руками, иначе поранишь себе всю кожу.

– Но… это ужасно!

– Тихо… тише. Мы лишь немного поиграем с тобой, – прошептал он ей в самое ухо. – Мила, мне очень нравится лицезреть твою беспомощность. Распустим твои волосы.

С этими словами он вытянул из ее головы несколько шпилек – русые локоны, завитые горячими щипцами в салоне Колетт, рассыпались по белоснежным плечам. Краевский взял гребень и тщательно их расчесал. Он прикасался к Людочкиным волосам с нескрываемым восторгом, вдыхая их душистый аромат.

– Как ты прекрасна! Твоя узкая спинка покрылась мурашками, – он повел по позвоночнику пальцами до самых ягодиц. Людмила вздрогнула и застонала от наслаждения и страха. – Тебе страшно?

– Да…

– Замечательно. В таком положении ты вся в моей власти. Мила, ты хорошая девочка, но я все равно должен тебя наказать… Немного… Сегодня лишь самую малость.

Краевский достал откуда-то шелковый платок и завязал им глаза девушки. Она громко ойкнула и снова напряглась.

– Если ты будешь громко кричать, мне придется надеть на тебя кляп.

– Какой кляп? Что это?! – со страхом спросила она.

– Сейчас я его принесу. Я схожу в кабинет и достану из сейфа знакомую тебе, китайскую коробочку. Еще я захвачу мягкую плетку. И кое-что еще…

– Плетку? Зачем? Я же ничего не сделала… – захныкала она. – Анатолий Александрович, снимите с меня повязку, мне ничего не видно.

– Так и должно быть. Жди меня…

Она услышала его удаляющиеся шаги, поворот ключа в замочной скважине, легкий скрип отворяемой двери. В висках гулкими толчками стучала кровь. Она почувствовала, как по спине и ягодицам заструился пот.