– Потерпи любимая, сейчас ты взорвешься…

Он опустил руки ниже. Несколько пальцев правой руки легли на распухший от желания клитор. Ему понадобилось лишь три минуты легких движений, как все ее тело содрогнулось в сладчайшей судороге сильного спазма. Он сорвал с нее повязку. Людочкины глаза были мокры от слез. Она жмурилась от света свечей. И вместе с этим мычала, словно безумная. Еще ни разу за их недолгое общение ее оргазм не был столь сильным, как сейчас. К своему стыду она тут же обмочилась, чем вызвала неожиданную похвалу развратного графа.

– Так, так… сильнее, – почему-то кричал он. – Писай, мой девочка… Я давно мечтал на это посмотреть. Сильнее…

Спустя минуту он снял с нее злосчастный кляп и предоставил ей ласкать ртом е своего каменного друга.

Людочку не нужно было долго уговаривать. Она схватила его с жадностью и задвигала головой так, что через несколько минут Краевский победно застонал…

А после она принимала ванну, а он сидел рядом и целовал ее покрасневшие от веревок запястья.

– Мой бог, ты вся покрыта красными полосами! – вскричал он, когда она вышла из воды. – Мила, прости меня! Я негодяй. Иди, ляг. Я принесу один восточный бальзам от ран. Наутро все исчезнет.

Граф тщательно смазал бальзамом красные полосы на ее нежном теле. Она морщилась.

– Щиплет сильно!

– Потерпи, любимая. Да, вот в этом месте я был неаккуратен, плетка чуть-чуть рассекла кожу. Видимо, я несколько раз ударил по одному и тому же местечку… Прости, моя нежная пери.

Уснули они обнявшись. Но среди ночи он снова разбудил ее, заставил встать задом к нему и вошел в нее сам. В ту ночь он несколько раз использовал свое священное право. Людочка уже не сопротивлялась. Она лишь лежала на животе вся мокрая от влаги и семени своего любовника…

Если бы Краевского заставили позднее описать поэтически эту ночь, то, скорее всего, он выдал бы нечто подобное:

Любовники, забыв об осторожности, которая накануне их бурного романа занимала все мысли графа, предавались изощренным ласкам до самого утра. Позднее Людмила вспоминала именно эту, беспечную ночь, раздумывая о том, откуда… А вот о чем раздумывала наша героиня, мы узнаем чуть позже.

* * *

На следующее утро они проснулись в объятиях друг друга. Июльское солнце радостно пробивалось сквозь узкую щелку плотно задернутых портьер. В комнате стоял малиновый полумрак, придающий обнаженным телам томную нежность. Анатоль обнимал свое юное сокровище, вдыхая аромат ее густых волос.

– Любимая, тебе вчера было страшно?

– Да… – жмурясь от счастья, тихо отвечала она. – Особенно, когда вы надели мне на глаза повязку и ушли. Я боялась, что вы не вернетесь.

– Глупенькая, как бы я оставил свое счастье?

– Но, почему вас не было так долго?

– Так было надо…

Воспоминания о вчерашнем заставляли Людмилу краснеть и заново возбуждаться.

– Нам надо ехать за твоим платьем. Ты помнишь, что завтра мы идем в театр?

Людмила приподнялась и обвела комнату глазами.

– Господи, Анатолий Александрович, какая я беспечная! Я так и уснула, не прибравшись в комнате.

Даже в полумраке прикрытых штор было заметно, что Людочка сильно разволновалась.

– А, ты об этом? – граф приподнялся на локтях.

Его взору предстал столик, на котором еще вчера восседала его растленная весталка, не ожидавшая от себя той же степени порочности, коей был давно захвачен он сам. Он живо вспомнил все детали этой развратной и жутко волнительной ночи. Он вспомнил выражение ее лица, когда тело скручивал неумолимый и прекрасный жгут наслаждения. Он вспомнил оскал ее ровных и влажных зубов и крик, рвущийся из горла…

Теперь же весь пол, блестящая поверхность стола – все было залито остатками мочи. Тут же валялся кляп, шелковый шарф, веревки, воск от оплывших свечей, пепел от его сигары и китайское дилдо.

– Тихо, тихо! – он удержал ее за руку. – Куда ты?

– Я хочу все вытереть и прибраться.

– Нет, все после.

– Когда же?

– Сейчас я на руках отнесу тебя в мой кабинет. Там есть небольшая уборная, кувшины с водой. Умоешься там. И я принесу твое платье, туфли и шляпку. Там мы и позавтракаем.

– Давайте, я сначала уберу?

– Нет, после…

– Но, как же? – растерянно бормотала она.

Анатоль не стал ее слушать. Он взял ее на руки и, аккуратно ступая, обошел весь беспорядок. Мимо Людочки мелькнули две двери и коридор. И она тут же очутилась на диване в его кабинете.

– Сиди здесь. Я распоряжусь насчет завтрака. Вчера послал прислугу в лавку, за ветчиной и сыром. К утру должны были испечь и булки. Жди меня и приводи себя в порядок. Я скоро. Сейчас принесу сюда твои вещи. Я закрою тебя на ключ.

Пока Людмила в полном неведении и легкой досаде от беспорядка, оставленного в комнате, умывалась и приводила себя в порядок, граф отыскал горничную Елену и пригласил ее в спальню. Краевский лишь посчитал необходимым, убрать до ее прихода шарф и кляп. Деревянный китайский дилдо он будто нарочно забыл на столике.

– Елена, попрошу вас навести здесь полный порядок: помыть полы, прибраться в уборной, сменить белье. Расставить все по местам. Все понятно?

Елена послушно кивнула.

– Я загляну сюда через четверть часа, заберу кое-какую одежду.

Когда он открыл свой кабинет, то увидел Людмилу умытую и свежую. Она стояла возле зеркала в одной сорочке и расчесывала длинные волосы.

– Анатоль, в спальне остались мои шпильки…

– Не волнуйся, я все принесу. Сейчас мы позавтракаем.

Вскоре он сам принес в комнату поднос со свежеиспеченными ванильными булочками, сливочником, веером нарезанной ветчины, паштетом и сыром. Потом он принес кофейник и вазочку с фруктами. И… букетик нежных фиалок в маленьком хрустальном бокале. Людочка прикрыла глаза от наслаждения. Она вдыхала свежий, едва уловимый аромат прохладных лиловых цветов. Краевский достал свежую газету, пробежал ее глазами и отложил в сторону. Людочка ела с аппетитом, думая о том, что здесь и сейчас этот их милый завтрак так похож на завтрак мужа и жены. Она мечтала о том, чтобы всю жизнь, каждое утро, они завтракали вместе. Граф, глядя на нее умильным взором, думал почти о том же.

«Моя дикая садовая птаха стала потихоньку осваиваться. Забралась на диван прямо с босыми ножками, – думал он и у него влажнели глаза. – Какие красивые пальчики, – восхищался он, украдкой рассматривая ее узкие стопы».

Поджав ноги, Людочка сидела на кабинетном диване и пила из чашки душистый кофе со сливками. Тонкая рука тянулась за конфетами в коробке. Ее довольная мордаха выражала крайнюю степень блаженства. Краевский же тем временем рассматривал полоску светлой кожи в кружевном вороте тонюсенькой батистовой сорочки. Ему безумно нравились и выпирающие холмики упругих грудей, увенчанные бусинами твердых сосков. Батист плохо скрывал контуры совершенного тела.