«Что он делает? – лихорадочно думала она. – Неужели он пьяный? А вдруг он не вернется? Вдруг он уснет где-нибудь? А я так и буду лежать с растянутыми в стороны ногами. А если его не будет слишком долго? И кто-нибудь найдет меня в этой комнате, в таком виде… Например, его супруга? А если зайдет тот, черный господин? И убьет меня ножом в спину? А если кто-то влезет в окно?»

От страха ей показалось, что стукнуло оконное стекло. Пот заструился еще сильнее. Несколько капель скатилось от затылка к подбородку и на грудь. Невыносимо зачесались соски. Она завозила лицом о подушку в надежде сдернуть тугую повязку, но все было тщетно. Она ничего не видела. От сильного напряжения ей захотелось помочиться. Страх сковывал все мышцы и входил раскаленным колом в самую сердцевину ее нутра. От пота сильно защипало в промежности. Она снова дернулась и вскрикнула от боли в запястьях и лодыжках. Заболела спина. Время тянулось невыносимо долго, а Краевский так и не возвращался. Она не понимала, сколько прошло минут – казалось, прошла целая вечность.

Анатоль стоял в коридоре. Он медлил нарочно. Он снова курил, прислонившись затылком к холодной стене, в темном коридоре. Дом давно спал, лишь в холле скрипели половицы старого паркета, словно ночные призраки вышли прогуляться по гулким и длинным коридорам графского дома. Он поднес ухо к двери и услышал тоненький плач Милы. Сердце сжалось от острой жалости, а член предательски напрягся.

«A posteriōri[56], долгое ожидание вызывает в женщине сначала негодование, а потом делает ее послушной, – усмехнулся он. – Когда у нас будет свой домик в Ницце или в Риме, я буду оставлять ее связанной на долгие часы… Я буду уходить из дома на прогулку, а она будет меня ждать, именно в таком виде. Долго. Вернувшись, я буду целовать ее мокрое от слез лицо, закрывать поцелуями рот и заставлять себя ласкать. О, господи, я схожу с ума от этой девочки…»

Он затушил сигару и вошел в комнату.

– Ты заждалась меня, Мила?

– Господи, Анатоль, где вы были? Развяжите меня! – всхлипывая, произнесла она.

– Привыкай, я не всегда буду с тобой нежным. Понимаешь, иногда небольшая боль служит острой приправой к столу, где главным блюдом называется «наслаждение». Я приучу тебя, кушать это блюдо с огромной радостью и ждать его вновь и вновь.

Он подошел ближе и провел рукой по ее промежности.

– Смотри, какая ты мокрая, Мила… Ты уже возбуждена.

– Я хочу в туалет.

– Ты там уже была.

– Я много выпила воды…

– Придется немного потерпеть. Поверь, ты так еще сильнее кончишь…

– Нет…

– Да… Сейчас я тебя немножко отхлещу плеткой. Тебе не будет очень больно, ибо плетка мягкая. Я хочу, чтобы твоя попочка расслабилась. Ты помнишь ту коробочку с пробками?

– Не-ее-ет!

– Да, Мила… Это ведь только самое начало. Ты помнишь, в этой коробке лежал еще один предмет? Вспоминай. Я напомню: там лежал искусственный дилдо. Китаец сделал его по моим размерам… Я разогрею тебя, как следует, и введу его.

Людмила почувствовала, как Анатоль наклонился и поцеловал ее в распахнутые ягодицы. Она попыталась их сжать, но ничего не вышло. Только еще сильнее потянуло в уборную.

«Господи, только бы не описаться прямо на кровать», – думала она, сгорая от стыда.

Она почувствовала, как он отошел в сторону и размахнулся. Концы плетки обожгли неожиданным ударом. Она вскрикнула.

– Бог мой, как нежна твоя кожа! Сразу же вспухают красные полосы… – прошептал он и снова ударил.

Людочка снова закричала. Ей не было больно, плетка не била, а скорее обжигала. Это было острое и ни с чем несравнимое чувство. Она сама не могла объяснить своего состояния. Ей показалось, что клитор ее распух и увеличился в размерах. Граф бил ее снова и снова. С каждым ударом ей хотелось, чтобы он вошел в нее всюду.

Краевский на минуту остановился и присел рядом. Его пальцы прошлись по возбужденной плоти покрасневших срамных губ.

– Боже, как ты течешь… А говоришь, что тебя не надо бить. Твоя попа обожает мою плетку. А сейчас ей станет еще приятнее.

Он отошел в сторону. Послышалось какое-то шуршание, и стук коробочки о деревянную поверхность стола. Через мгновение Людмила ощутила, как ее ягодиц коснулись пальцы Анатоля. Он старательно смазал флердоранжевым вазелином сжатый анус. И тут же ввел туда дилдо. Удивительно, но этот предмет вошел в нее довольно легко…

– Мила, я ввел его до конца, глубоко, по самые деревянные шары… Похоже, в тебя скоро войдут и более приличные экземпляры.

«Господи, теперь меня тянет в туалет и тут…» – лихорадочно думала она и тяжело дышала.

Вместе с этим ею овладевало немыслимое желание. Ужасно хотелось движения и разрядки.

– Я все вижу… Мила, это изысканная мука… Ты прелесть…

Плетка снова ударила ее. Теперь Краевский бил прицельно по заду и промежности. Людмиле казалось, что ее разорвет от немыслимого желания. Ее бедра двигался навстречу плетке. И она не переставала стонать.

– Любимая, ты так громко кричишь… Хоть стены у нас толстые, но во двор открыто окно. Не ровен час, мы разбудим всю прислугу. Мне придется воспользоваться кляпом.

Он подошел сзади, рука схватила ее за волосы и потянула голову назад. Людмила поморщилась. Сначала Краевский поправил повязку на глазах, затянув еще туже концы темного шелкового шарфа.

– Мила, ты хорошо дышишь носиком?

Не дожидаясь ответа, он приставил к ее губам что-то плотное, пахнущее обувной кожей.

– Открой рот.

– У-уу-уу, – мотнула она головой.

– Быстро, я не люблю повторять дважды!

Она облизала пухлые губы и чуть расслабила их. В этот момент он ввел ей в рот два пальца и надавил на язык. Она сама не заметила, как нечто объемное вошло в ее рот, заставив сильнее разжать зубы. Краевский проделал все это так быстро, что Людочка задохнулась от негодования, но кричать уже не могла. Он завязал тесемки на затылке, под копной густых волос.

Теперь она не только ничего не видела, но и не могла кричать. Рот тут же наполнился слюной. Она потекла мимо, увлажняя собой подушку. От острого и нестерпимого желания Мила только мычала. Он перестал хлестать ее плеткой. И принялся шлепать ладонью руки. Его удары приходились в самую сердцевину торчащего дилдо, сотрясая внутренности в немыслимом и тягучем наслаждении. Ей показалось, что она теряет сознание.

Сквозь туман она почувствовала, как спустя время он отвязал сначала ее ноги, а потом руки. Она почти не шевелилась. Словно безвольную куклу он взял ее на руки и посадил на поверхность небольшого столика. На этом столике у них обычно лежали книги и стояли свечи. Людочка почувствовала, как деревянный ствол еще сильнее уперся в ее внутренности. Она слабо промычала что-то нечленораздельное. Говорить все так же мешал кожаный кляп. А после ее сосков коснулись его пальцы, они сжимали и крутили их, доставляя Людмиле острую смесь боли и немыслимого наслаждения. Она почувствовала, как Анатоль обошел ее со спины. Прохладные ладони легли на плечи. О, боже! Он надавил на ее плечи. Это давление ощущалось немыслимым напряжением внутри. Казалось, что ее распирает нечто толстое, словно она сидела на колу, но при этом ей жутко захотелось двигаться. Она едва заметно заерзала.