– Я не понимаю, чего хочет Лют, когда он не твой сын! – непримиримо вставила Замиля. – Он ведь сын Велеса! Вот пусть Велес и выделяет ему наследство! Он живет в лесу, и там ему самое место! Почему же он непременно хочет стать князем, если он не твой сын?

– Да мой он сын! – сорвался князь. – Что ты заладила, глупая баба! Мой он сын!

Князь досадливо поморщился: он избегал разговаривать с женой-хвалиской о священных тайнах, но она, видно, и впрямь верила, как большинство простонародья, что Велес был отцом Лютомера не только духовно, но и телесно.

– Да что вы все о них! – Князь сел на лавку и в досаде хлопнул себя по коленям. – Лют, Лютава! Эти двое сами о себе позаботятся, а будет надо – и еще о ком-нибудь. Нам сейчас о Хвалисе думать нужно! А ну как утром опять мужики с топорами соберутся да бабы с поленьями подойдут, будут Хвалиса требовать, а я что сделаю? Городец нам еще сожгут, доболтаемся!

Замиля снова всхлипнула.

– Я тут… такое дело… – начал Толига, потом, спохватившись, подошел к двери, толкнул ее, выглянул в сени, чтобы убедиться, что никто снаружи не подслушивает. После чего вернулся и заговорил вполголоса: – Я вот что надумал. Я про сестру подумал, про Румяну свет Живогостевну. Помнишь, куда ее замуж отдали? На Жижалу-реку, в Верховражье, за Окладу. Хоть я их лет шесть уже не видал, а все же родня. Можно удальца нашего тайком к ним отослать. Сестра моя его не выдаст, как родного примет, а в такой дали никто не узнает, каких он тут дров наломал.

– Можно и туда. – Вершина кивнул. – Все лучше, чем в омут с жерновом на шее. А богов уговорим как-нибудь.

На этот случай тоже давным-давно придумано много разных уловок: сплести чучело из травы или соломы, нарядить в одежду Хвалиса, наречь его именем и торжественно утопить вместо настоящего виновника. Хвалис? Хвалис. В омуте? Там.

– Ну, мать, признавайся. – Князь строго глянул на младшую жену. – Где его искать-то, окаянца?

– Галица…

– Что – Галица? Не видно девки твоей нигде.

– Она, наверное, увела его. Раз волчица говорит, что Галица его спрятала.

– Куда увела-то?

– К Просиму-бортнику, наверное, – чуть слышно прошептала Замиля. Она не могла точно знать, там ли ее сын, но надеялась на это. – Галица же у них замужем жила. Ее там знают. Не выдадут.

– Верно, надо думать, у свекра она его прячет! – сообразил Толига. – Как же я сам-то не домыслил?! Ну и слава Перуну – авось и другие не догадаются.

– Завтра поутру поедешь к нему, – велел князь. – Собери припасов, всего, что в дорогу нужно. Да выбери из своих понадежнее кого, одного или двоих. Не один же он на Жижалу поедет!

– Подберу, подберу. Сыновей пошлю. Они и дорогу знают, и парня не обидят. Росли вместе как-никак. Внучок мой, Утешкин сынок, – его сестрич родной.

– Смотри только, чтобы ни одна собака не знала!

– Что я, глупый, что ли? Ведь если поймают – и ему, и всем помощникам головы не сносить. А я еще пожить хочу! – Толига засмеялся. – Вот, подумывал даже жену еще одну взять, помоложе, а то от моей старухи уже толку нет!

– Жених… – пробормотал князь. – Мне бы твои заботы…

* * *

Собирались ночью, и еще до рассвета Толига вышел за ворота в сопровождении двух сыновей: Утеши и Обретена. Молодцы зевали и ежились от утреннего холода. На плечах несли объемистые короба: Замиля собрала любимому сыну целое приданое. Путь их лежал к реке, где на отмели ждали лодки. Там Обретен с мешками загрузился и отчалил, а Толига со старшим сыном отправились пешком по тропе – за Хвалисом.

Но на займище старого бортника Просима парня не оказалось. Бортник был неразговорчив, и Толига еле-еле из него вытянул, что княжеский сын и правда приходил сюда вчера вместе с Галицей. О переполохе на реке старик не знал, поэтому на гостей не обратил внимания: вдовая сноха нередко забегала к нему по старой памяти, хотя никто ей здесь не был рад. Но сегодня на рассвете оба исчезли. Никаких припасов с собой не брали, стало быть, далеко уйти не могли.

– Вот те леший! – Снова выйдя во двор из тьмы избы, Толига в досаде хлопнул себя по бедрам. – Где его носит, встрешника этакого? Я тут бегаю, свои ноги старые топчу, спасти его, дурака, пытаюсь, а он на тебе – усвистал куда-то! И Галица эта, коза тоже! Ну, куда утащила отрока?

– Она, батя, опасается, как видно, что его здесь искать будут, – сообразил Утеша, бойкий молодец с рыжими волосами – в мать, и ярким румянцем. – Кто у нас не знает, что она Просиму бывшая сноха! У нее ж никого больше нет, податься больше некуда. Может, и правильно увела. Волки же по следу враз найдут!

– Правильно-то правильно, да где его искать теперь? Я-то не волк! Давай, сыне, ты ищи по реке вверх, а я вниз пойду. Да не кричи, глазами смотри. А то люди услышат – нам самим головы не сносить. Да и вон еще – послал Перун непогодушки… – Хвалисов кормилец поднял голову, с беспокойством оглядывая небо.

А небо хмурилось – рассвет пришел медленный и неприветливый. Облака, затянувшие небо, быстро наливались чернотой, словно изнутри к ним подступала сама губительная бездна и грозила прорваться в белый свет. Дул ветер, душные порывы трепали волосы. Люди, вышедшие с утра на луговины, где сгребали сено, поднимали головы и творили Перуновы знаки. Боги послали дождь, о котором вчера просили, но не легкий и светлый дождь – на землю угрян надвигалась гроза. В душах поднимался неодолимый, давящий страх перед гневом небес, каждый чувствовал себя жалкой букашкой и отчетливо понимал, что его жизнь и смерть в руках богов. В один миг Перун мог превратить посевы, давшиеся таким тяжелым трудом, в месиво растоптанной травы, смешать зреющие колосья с землей и золой, оставить людей без хлеба! Попадись им сейчас в руки виновник небесного гнева – его, пожалуй, разорвали бы, не дожидаясь приговора жриц, и разбросали бы окровавленные части тела по полям, ожидающим жатвы, как в те давние времена, о которых осталась только смутная память в жутковатых преданиях.

Внезапная молния озарила лица. Люди невольно пригнулись, умолкли, и тут же раздался тяжелый удар грома. Снова сверкнула молния, так ярко и сильно, что оба зажмурились – все уже видели Огненного Змея, готового обрушиться на них с небес. Новый удар грома, совсем близкий, почти оглушил.

– Да слышь! – крикнул Толига вслед сыну. – К Переломичам зайди, вызнай, не было ли его там. А я сам к Мешковичам зайду. У пастухов спроси!

Толига ничего не знал о попытке Галицы и Замили приворожить Далянку и не догадывался, что у ее родичей Хвалис стал бы искать убежища в последнюю очередь.

Род Мешковичей встречал этот день в лугах, как и многие другие, торопясь убрать скошенное и подсушенное сено. Когда поднялся ветер, люди не бросили работу, а наоборот, удвоили усилия, надеясь успеть сметать копны до того, как с неба польет. Даже на причитания не оставалось времени.

– Где же девчонки-то мои? – Рудониха, жена Далянкиного старшего брата, все оглядывалась в сторону березняка, куда две ее маленькие дочки, шести и семи лет, ушли за ягодами. – Запропали! Что же не идут? Или не видят?