позади двери, которую я закрываю выбегая, и снова злобный рык:

— Ты никуда от меня не убежишь!

Бежать, бежать. Не знаю, куда. Но я должна.

Оказывается, что входная дверь заперта на верхний замок, которым никто не пользуется уже тысячу лет, а ключа на месте нет. Гадство — щеколда сбита, ручка тоже, я даже взяться не могу, чтобы потянуть чертову дверь на себя. Ногтями царапаю полотно, в надежде на удачу — но тщетно.

Паника охватывает стремительно: в маленькой прихожей эхом отбиваются от стен удары о дверь. Вот-вот выломает.

Тупик. Тупик.

Липкий страх, что на этот раз меня ждёт ад похлеще всего, чем было до, обволакивает мелкой дрожью. По вискам стремительно бьёт адреналин — я не дам себя в обиду.

Не дам. Не дам.

И так много вытерпела, больше не позволю.

Я стала сильнее. Сам меня такой сделал — жгучая ненависть стала моим учителем, моим вдохновением. Моим светом в тоннеле.

Я теперь комок ярости.

Он врывается в тот момент, когда я уже на грани: горло сдавливает спазм, внутри бурлит и поднимается кипящей волной чувство безысходности. Страх перемешивается с решительностью бороться до конца.

Вот только передо мной злобная ухмылка человека раз в десять сильнее меня. Марат выдыхает на меня дым, делая затяжку, и последнее, что я вижу — безумный взгляд и рывок в мою сторону.

Глава 50. Будет поздно

Бороться до конца.

Стоящую рядом металлическая вешалку я с силой толкаю на Марата. Удар приходится по голове. Отчим вдруг замирает, а потом медленно оседает на пол. Я всё-таки зажимаю рот рукой от ужаса. Мысли хаотичным потоком врываются и все разом исчезают.

Я слышу, как он хрипит: «Помоги».

Как просит подойти, но я не двигаюсь с места. Возможно, я могла его спасти. Но я не делаю этого. Более того, спасать не хочу. Однажды я уже повелась на подобное.

Хрипы прекращаются. А я всё сижу и стучу зубами, обхватив коленки руками.

Страха больше нет. Нет вообще ничего. Ни чувств, ни эмоций. Я пялюсь перед собой и как будто не понимаю, что произошло. Но нет. Всё ведь ясно.

Марат лежит у ног, рядом валяется вешалка. А я сижу и пытаюсь дышать.

Только что дальше? Что делать? Это я? Или он сам?

Сколько времени проходит не знаю. Час или несколько секунд — я не ощущаю реального положения. Но вдруг вздрагиваю, понимая, что в проёме появляется мать:

— Ты… ты убила его?

Её испуганное лицо врезается в мой новый мир как нечто несуразное. Ведь больше нечего бояться. Самое страшное позади.

— Всё хорошо, — произношу я без эмоций. — Теперь всё будет хорошо.

Но мама как будто не понимает.

— Ты убила его, — шепчет она. — Убила, убила. Убила… Что ты натворила, Лера…

Мотаю головой. Я хочу, чтобы она осознала — я только что не дала себя в обиду. Это мне, мне, грозила опасность. Но мать не останавливается.

— Я хотела, чтобы ты росла с отцом. В полноценной семье. Чтобы у тебя всё было. Я вернула его. Ты помнишь? Всё должно было быть по-другому. Лера…

— Я…

— Чего тебе не хватало? Я ведь всё это для тебя делала. Чтобы люди не шептались, что ты без отца растёшь. Что я в подоле принесла. Что ты натворила, что ты хотела, Лера? Что?

Мать оказывается передо мной и трясет меня за плечи. Её глаза безумны, и вот теперь мне страшно.

— Я всего лишь хотела платье… — шепчу, чётко увидев в памяти картину того дня, который перечеркнул моё будущее. Который сделал невозможным надежду на счастливую жизнь. — Ты его убила! — кричит мать, и теперь я жмурюсь от звона в ушах.

Он становится громче, навязчивее. А потом исчезает совершенно внезапно. И только сейчас я наконец осознаю.

Я убила.

Я. Убила, убила, убила.

И мне никто никогда не поверит.

На полу валяются ключи. Возможно, они выпали у Марата из кармана. Всё, что могу, это схватить их, открыть дверь и выбежать на улицу.

А после я несусь по темным улицам, не разбирая дороги. Через балку, в рощу, сбивая ноги, кусая губы. Куда я бегу, понятия не имею, но нужно уходить в заросли, через окраину. Иначе меня снова найдут. К горлу подкатывает тошнота, в голове стоит гул. Каждое движение причиняет осязаемую боль, на каждый удар пульса, всё внутри сжимается, как от разряда тока.

Руки и ноги тяжелеют, теперь каждый шаг становится пыткой. И в какой-то момент резко торможу.

Я убила его? Могла спасти и не стала.

Не захотела. Даже не попыталась.

И пусть я не такого исхода желала, не так, не я. И всë же не помогла. Намеренно. Осознавая последствия.

Я должна испытывать облегчение?

Этот монстр надо мной издевался. И над мамой. Но я ничего не чувствую. Ни сожаления, ни долгожданной свободы. Даже страх растворился в ночной прохладе.

Зубы стучат всё громче, и я обнимаю себя за плечи.

Делать-то что теперь?

Немного успокоившись, прихожу к выводу, что нужно выждать немного времени. Привести мысли в порядок. Ночная весенняя прохлада бодрит и немного отрезвляет свихнувшиеся мысли. Я брожу по окрестностям почти сутки, каждый шорох в роще кажется подозрительным, и всё же вечно тут скрываться не могу. Поэтому следующей ночью решаю вернуться.

В доме, в моём тайнике, остаются все мои сбережения. Да и желудок сводит от голода: если напиться мне удается из ручья, с едой выходит напряг.

Но чем ближе подхожу к дому, тем сильнее нарастает тревога, уже в начале нашего переулка понимаю — что-то ещё произошло. В воздухе я теперь отчётливо улавливаю запах гари. И когда сворачиваю у выступа, за которым наш дом, замираю на месте. За ветхим забором виднеется крыша дома, и преодолевая оцепенение, я теперь бегу к нему.

Поздно. Слишком поздно.

Черная выжженная часть дома зловеще возвышается на фоне ночного неба темным пятном. Тусклый свет от единственного фонаря делает картину особенно эпичной. Я пробираюсь за забор, а потом долго стою, прикрыв рот ладонью

Следы во дворе, много следов.

Возможно, всё происходит ещё вчера. Я внезапно вспоминаю выпавшую сигарету из рук отчима, могла ли она привести к пожару?

Мама! Она ведь с ним осталась. Я без замедления прохожу к входу, дверь не заперта — замок сорван. Конечно, внутри никого. Картины ужасающей трагедии заставляют ежится и растирать озябшие вмиг плечи. У меня больше нет дома, нет сбережений, и я не знаю, где моя мать, и что…