— Ты, Ионыч, ври, да не завирайся. Скажи спасибо, что я в твоей каморе конфискации товара проводить не буду на предмет ворованного.

— Господь с тобой! — зло ответил старик. — Так вообще помогать не буду. Сами ищите своего преступника. Моя лавка. Не пущу.

Скопин запустил руку в карман штанов и положил перед торговцем небольшую шкатулку. Архипов подался вперед, чтобы рассмотреть тот предмет, о котором они столько говорили и который он видел впервые.

— Я тебя прямо сейчас могу под арест взять, — спокойно сказал Скопин. — Потому как эта шкатулка не просто украдена. Из-за нее троих человек уже жизни лишили!

Старик слегка отшатнулся, потом недоверчиво покачал головой, глядя на шкатулку.

— И чего в ней такого? — сказал он все так же сварливо. — Дешевка же!

— Так что, — спросил Скопин, накрывая ладонью шкатулку, — все понял?

— Все, — проворчал старик.

— А раз понял, так и иди спать. Завтра рано придем.

Ионыч встал, застегнул свое темно-зеленое пальто с меховым воротником и напялил на голову шляпу, похожую на усеченный конус.

— Вот связался на свою душу! — сказал он. — В лавке ночевать буду, чтобы не проспать. Стучите громче.

Когда старик ушел, Архипов пересел к столу.

— Покажите, — попросил он.

Скопин пододвинул к нему шкатулку. Захар Борисович взял ее, рассмотрел со всех сторон и открыл крышку. Внутри не было ничего, кроме темно-красной бархатной обивки.

— И как открыть второе дно? — спросил Архипов.

— Вы поближе к свету поднесите. Там торчит краешек ленточки — надо за нее потянуть, — пояснил Скопин. — Только сразу предупреждаю, шкатулка с секретом. Потянете ленточку — выскочит иголка и уколет вас.

— Иголка? — удивился Архипов. — Отравленная?

— Даже если там и был яд, то давно испарился. Я вот все думаю, а частный пристав Штырин пытался ее открыть? Может, у него от испуга сердце и не выдержало, а?

— Вряд ли, — ответил Архипов, пытаясь кончиками пальцев поддеть ленточку, — слишком экзотическая версия.

Наконец ему удалось подцепить ленточку. Он потянул ее вверх, и тут же иголка вонзилась в палец Захара Борисовича.

— Вот черт! — вскрикнул он. — Вроде как и ждал, а все равно неожиданно!

Он пососал палец, а потом снова попытался открыть дно, продолжая тянуть ленточку.

— Что-то я не пойму, — наконец сказал Архипов. — Не идет! Там точно есть второе дно?

— Есть, есть, — кивнул Скопин.

— Вы уже открывали?

— Я — нет. Не догадался как. А Мирон — смог. Мирон! — крикнул Скопин в сторону кухни.

Казак появился, вытирая руки полотенцем.

— Покажи Захару Борисовичу, как ты расправился с этой загадкой.

Мирон подошел, взял из рук Архипова шкатулку, перевернул ее вверх дном и просто сдвинул донышко большим пальцем в сторону.

— Вот так! — сказал Скопин. — Хитрая штучка! Вроде как ленточка есть, а значит, надо за нее тянуть. Но ленточка — просто обман. Просто механизм для иголки. Просто открывать надо не сверху, а снизу.

Мирон перевернул шкатулку, и из нее выпал лист бумаги, сложенный в несколько раз.

— Это не бриллианты, — сказал Архипов.

— Это причина, — ответил Скопин, — из-за которой Сбежин охотился за коробочкой. Не щадя никого.

— Я хочу прочесть.

— Конечно! Читайте. Я уже прочел несколько раз.

Архипов развернул бумагу. Письмо было написано красивым, явно женским почерком:

«Дорогой Лёня! Это мое первое и последнее письмо к тебе. Я уезжаю в Нижний, в родительский дом и оттуда пришлю к тебе своего поверенного, который будет вести дело о нашем разводе. Терпеть тебя я больше не буду. Твои девки, твое презрение, твое мотовство денег, доставшихся мне от папы, — все это закончится в моей жизни раз и навсегда! Как я благодарна папе за то, что он не согласился передавать в твое управление даже копейки сверх приданого! И поверь, ты ничего не получишь после того, как я вычеркну тебя из своей жизни! Все эти годы я прощала тебя. И теперь я чувствую себя виноватой — может быть, если бы я не закрывала глаза на твои выкрутасы, если бы сразу поставила себя по-другому, твоя буйная натура смирилась бы, твой характер смягчился бы, и ярость утихла. Но я слишком часто прощала тебя. Теперь и ты…»

— «Прости меня за это, если сможешь…» — дополнил Скопин.

— Она не кончала жизнь самоубийством, — сказал Архипов, кладя письмо на стол. — Не вешалась. Он ее убил и инсценировал самоубийство.

— А письмо, оторвав нижнюю строчку, вероятно, бросил на стол и забыл, — ответил Скопин. — Она пишет про буйную натуру, про ярость. Вероятно, жена Сбежина собиралась уехать, пока мужа не было дома. Но он вернулся раньше, чем она думала, застал ее, прочел письмо, впал в ярость и убил. А потом решил обставить все как самоубийство, но впопыхах про письмо забыл. А когда полиция уже приехала, нашел письмо и решил использовать его — оторвал последние строчки, которые намекают на то, что жена перед смертью просила прощения… скормил полицейским сказку про любовника, про ее чувство вины… А они разбираться не стали — как же! Такой приличный человек! В такой приличной квартире! Убит горем! А частный пристав Штырин, вместо того чтобы осмотреться и задуматься, осматривался с одной целью — что-нибудь стащить.

Скопин поднялся, достал из шкафа папку с материалами по делу о самоубийстве жены Сбежина, принесенную еще утром Архиповым, вынул оттуда записку и приложил к листку из шкатулки. Они полностью совпали.

— Что и требовалось доказать! — сказал он. — Вот теперь у нас на руках генеральная улика, которую ни один адвокат опровергнуть не сможет.

— Надо ехать к Сбежину, брать его, — убежденно заявил Архипов.

Скопин помотал головой.

— Нет, он сам к нам придет. Завтра мы с вами устроим засаду на господина коллекционера. Я хочу его собственное признание. А для этого надо подловить Сбежина в самый сильный момент его поражения. Ночевать вы останетесь здесь, на диване. Мирон постелит вам белье. И не стесняйтесь. Мы хоть и бобылями живем, но белье отдаем прачкам. Оно у нас чистое.

Захар Борисович горько усмехнулся.

— Но с чего вы вообще взяли, что Сбежин пойдет на Сухаревку за шкатулкой? Откуда ему знать про нее? — спросил он, зевая.

— По характеру ран Рубчика. Только одна смертельная. Остальные — нет. Сдается мне, что Сёмка умер не сразу. Да и я подсказал в свое время Сбежину, что шкатулка — у второго грабителя, про которого он не знал, потому что общался только со старшим Надеждиным.

— Будем надеяться, что вы правы.

Вошел Мирон и встал у окна.

— Схожу-ка я к части, встречу девчонку-то, — сказал он.