Учитывая растущую важность китайской экономики, вполне резонно предположить, что крупный экономический кризис в конце 2020-х годов в Китае может обернуться Второй великой депрессией, особенно если усугубится политической нестабильностью в стране. В такой ситуации на потрясение существенно повлияет тяжесть проблемы неравенства, которое если и не достигло еще уровня Бразилии, как в моем рассказе, но может вплотную подойти к нему уже в следующем поколении. Что же до гражданской войны в Мексике, то и этот вариант не совсем фантастический: в настоящее время штат Чьяпас фактически контролируется вооруженными повстанцами-сапатистами во главе с субкоманданте Маркосом еще с 1994 года. Совершенно не исключена эскалация конфликта в том случае, если страну постигнет крупный экономический кризис, особенно если в ближайшие 20 лет государство не откажется от нео­либеральных мер, которые оказались такими неэффективными в предыдущие годы.

Патентный сценарий для США, который я привел, разумеется, пре­увеличен. Однако американские фармацевтические патенты фактически уже можно доводить до 28 лет благодаря защите данных и учету времени, необходимого для получения разрешения от Управления по контролю за продуктами питания и лекарствами. США следят за тем, чтобы эти условия были прописаны во всех соглашениях по свободной торговле. А как я уже говорил, рассказывая о Микки Маусе в главе 6, в 1998 году авторское право в США действительно было использовано ретроспективно.

Во всем моем сценарии читатель, возможно, посчитает наименее вероятным преждевременное открытие рынка капитала в Китае. Но когда ваша экономика выходит на второе место в мире, трудно противостоять искушению: действовать «ответственно». Именно это случилось с Японией, когда в 1985 году после подписания соглашения «Плаза» эта страна вынуждена была в три раза усилить свою валюту едва ли не за одну ночь. Это стало важной причиной возникновения гигантского пузыря активов, который лопнул в начале 1990-х, что наряду с некомпетентным управлением его последствиями привело к десятилетию экономической стагнации. Мое же предположение о том, что Китай вступит в ОЭСР в ознаменование столетия Коммунистической партии, разумеется, шутка. Однако страны могут чувствовать излишнюю уверенность в собственных силах, когда становятся очень успешными, что показывает пример Кореи. До конца 1980-х годов Южная Корея умело контролировала рынок капитала, что привело к существенным экономическим выгодам. Но в середине 1990-х она решила открыть рынок без тщательного планирования последствий. Во многом это было вызвано давлением США, но сказалось и то, что после 30 лет «экономического чуда» Корея стала слишком самоуверенной. В 1996 году страна решила вступить в ОЭСР и вести себя как богатое государство, на самом деле им не являясь. В то время доход Кореи на душу населения составлял всего треть от дохода большинства стран — членов ОЭСР и четверть от дохода в самых богатых государствах (чуть выше уровня, которого Китай, вероятно, достигнет к середине 2020-х годов). Результатом стал финансовый кризис 1997 года. Итак, моя воображаемая история Китая — сочетание того, что на самом деле произошло с Японией в 1980-е и с Кореей в 1990-е годы.

Насколько вероятно, что Бразилия станет участником соглашения вроде моего СМАИ? В современном мире шансы на это равны нулю, но я-то рассказываю о мире, охваченном Второй великой депрессией, и об экономике, подорванной еще 25 годами неолиберальных методов. Кроме того, нельзя недооценивать то, что политические лидеры из идеологических убеждений могут совершать поступки, которые «противоречат характеру» истории своих стран, если считают, что для таких мер подоспело время. Например, несмотря на знаменитые британские традиции постепенности и прагматизма, Маргарет Тэтчер была радикально настроенным идеологом. Ее пребывание у власти изменило характер всей британской политики в ближайшем будущем. Хотя Бразилия отличается независимой и прагматичной внешней политикой, это совершенно ничего не гарантирует, если к власти в стране придет кто-то наподобие Альфредо Кима и пожелает присоединиться к СМАИ, особенно если в самой Бразилии в то время не будет недостатка в собственных идеологах свободного рынка.

Так что моя «альтернативная история будущего» — не совсем фантазия. Она имеет гораздо больше отношения к реальности, чем кажется на первый взгляд. Если я рисовал откровенно пессимистичный сценарий, то только для того, чтобы напомнить читателю, насколько высоки ставки. Очень надеюсь, что через 30 лет окажется, что я заблуждался во всем. Но если мир продолжит проводить политику, пропагандируемую злыми самаритянами, могут случиться многие события, о которых я рассказываю, или очень похожие на них.

В этой книге я высказываю ряд подробных предложений по изменению национальной и мировой политики во всех сферах, чтобы помочь бедным странам развиваться и избежать катастрофического сценария, который только что нарисовал в своей «истории будущего». В этом заключительном разделе не буду повторяться или резюмировать эти соображения, а лучше поведаю о лежащих в их основе ключевых понятиях, показав, что принципы национальной экономики и правила международного экономического взаимодействия нужно изменить, чтобы поддержать развитие бедных стран и изменить мир к лучшему.

Как я постоянно подчеркиваю, рынки стремятся к сохранению и укреп­лению статус-кво. Свободный рынок требует развивать те отрасли, в которых страна уже преуспевает. Грубо говоря, это значит, что бедные должны продолжать заниматься своим низкоприбыльным ремеслом. Но именно это и делает их бедными! Чтобы бороться с бедностью, они должны игнорировать рынок и перейти на более сложные производства, приносящие больше дохода, — иного пути нет.

Возможно, игнорирование рынка звучит радикально. В конце концов, разве многие страны не потерпели катастрофу, пытаясь идти против рынка? Но в сфере бизнеса менеджеры поступают так сплошь и рядом. Конечно, в итоге их судят по законам рынка, но особенно успешные предприниматели не принимают на веру силы рынка. Они строят для своих предприятий долгосрочные планы, которые порой требуют игнорировать рыночные тенденции в течение какого-то времени, поддерживают рост дочерних компаний в новых секторах, где собираются начать работу, и закрывают убытки этих подразделений доходами, полученными в традиционных отраслях экономики. Nokia субсидировала свой молодой бизнес в области электроники в течение 17 лет, направляя туда деньги от продажи леса, резиновой обуви и электрических кабелей. Samsung закрывала убытки своих дочерних электронных компаний деньгами, которые зарабатывала на текстиле и рафинировании сахара. Если бы эти корпорации слепо доверяли сигналам рынка, как предлагают злые самаритяне, Nokia по-прежнему валила бы лес, а Samsung очищала бы импортный тростниковый сахар.

Точно так же страны должны игнорировать рынок и заниматься сложными передовыми отраслями — это единственный способ избежать бедности.

Проблема, однако, в том, что небогатые страны (фирмы или даже люди) занимаются малопродуктивной деятельностью не без оснований: им не хватает возможностей перейти на более продуктивную. Автомастерская на заднем дворе в Мапуту просто не сможет собрать «Жука», даже если Volkswagen снабдит ее всеми необходимыми чертежами и инструкциями, просто потому, что ей не хватает технологических и организационных возможностей. Вот почему, по словам теоретиков свободного рынка, жителям Мозамбика стоит оставаться реалистами и не пытаться производить автомобили (не говоря уж о водородных топливных элементах!); им следует вместо этого сосредоточиться на том, в чем они уже («сравнительно») преуспевают, то есть на выращивании орехов кешью. Эта рекомендация свободного рынка верна в краткосрочной перспективе, в которой возможности не могут сильно измениться. Но это не значит, что мозамбикцы не должны пытаться делать машины вообще. Более того, им необходимо это делать, если они хотят добиться успеха. И они могут его достичь при достаточной решительности и правильных инвестициях как на уровне отдельных компаний, так и на нацио­нальном. Накопить требуемые способности возможно. Напомню, что с автомастерской на заднем дворе начинал в 1940-е годы знаменитый корейский автопроизводитель Hyundai.