Нет нужды говорить, что инвестирование в создание мощностей требует чем-то поступаться в краткосрочной перспективе. Но это не основание отказаться от таких инвестиций, что бы ни говорили по этому поводу сторонники свободной торговли. На персональном уровне мы нередко видим, как люди приносят краткосрочные жертвы ради улучшения своих навыков в будущем, и от всего сердца одобряем такие действия. Например, низкоквалифицированный работник бросает свою низкооплачиваемую должность и идет на курсы переподготовки, чтобы получить новые навыки. Если в этом случае кто-то говорит, что такой рабочий совершает большую ошибку, поскольку перестает получать даже ту низкую зарплату, что была у него раньше, большинство из нас под­вергнут комментатора критике за близорукость: увеличение возможностей для заработка в будущем легко оправдывает краткосрочную уступку. Точно так же и страны должны чем-то поступаться в краткосрочной перспективе, чтобы получить новые производительные возможности в будущем. Если тарифные барьеры и субсидии помогают местным фирмам накапливать новые возможности — покупать более качественные станки, совершенствовать организационную структуру, обучать сотрудников — и становиться конкурентоспособными на мировом рынке, то временное сокращение уровня потребления в стране (за счет отказа от покупки более качественных и дешевых иностранных товаров) будет полностью оправданным.

Простой, но эффективный принцип — жертвовать настоящим во имя будущего — объясняет, почему американцы в XIX веке отказывались от идеи свободной торговли, почему Финляндия до недавнего времени не допускала иностранные капиталовложения в свою экономику, почему корейское правительство в конце 1960-х годов строило сталелитейные заводы, несмотря на возражения со стороны Всемирного банка, почему в Швейцарии не выдавали патентов, а в США не защищали интеллектуальную собственность иностранцев вплоть до конца XIX века, наконец, почему я отправил своего шестилетнего сына Чжин Ю в школу, а не заставил его работать и зарабатывать себе на жизнь.

Инвестиции в развитие потенциала могут начать приносить плоды далеко не сразу. Наверное, я все же не буду заходить так далеко, как Чжоу Эньлай, который долго был премьер-министром Китая при Мао Цзэдуне. Когда его попросили оценить результаты Великой французской революции, он ответил, что «пока слишком рано об этом судить». Но когда я говорю «не сразу», то и имею в виду «не сразу». Только что я сказал, что подразделение электроники компании Nokia было убыточным в течение 17 лет, но это только начало. Более чем через 30 лет постоянных субсидий и протекционизма Toyota стала конкурентоспособной на международном автомобильном рынке, причем в самом дешевом сегменте. В одного из ведущих автопроизводителей мира она превратилась через 60 лет после начала работы в отрасли. Чтобы Британия смогла сравняться с Бельгией и Нидерландами в производстве шерсти, потребовалось 100 лет со времен Генриха VII. США 130 лет развивали экономику, прежде чем накопить достаточно уверенности, чтобы отказаться от таможенных пошлин. Без такого долгосрочного прицела Япония все еще в основном экспортировала бы шелк, Великобритания — шерсть, а США — хлопок.

К сожалению, такие солидные временные рамки не совместимы с нео­либеральными методами, рекомендуемыми злыми самаритянами. Свободная торговля требует, чтобы бедные страны немедленно вступали в состязание с более передовыми производителями, что приводит к банкротству местных фирм еще до того, как им удастся накопить новые возможности. Либеральная политика в отношении иностранных инвестиций, которая допускает лучшие зарубежные компании в развивающую страну, в долгосрочной перспективе ограничит возможности, которыми могут обладать местные фирмы — как независимые, так и принадлежащие иностранцам. Свободные рынки капитала, отличающиеся циклическим стадным поведением, ставят под удар долгосрочные проекты. Политика высоких процентных ставок повышает «цену будущего», если можно так сказать, так что долгосрочные инвестиции становятся нежизнеспособными. Неудивительно, что неолиберализм затрудняет экономическое развитие, мешая обретению новых производительных возможностей.

Конечно, как и любые другие вложения, инвестирование в создание потенциала не гарантирует успеха. Одни страны (фирмы, люди) занимаются им; другие — нет. При этом некоторые оказываются успешнее. Тем не менее даже в наиболее успешных к некоторым отраслям будут относиться халтурно. Впрочем, когда я говорю об успехе, имею в виду скорее средние положительные результаты, чем полную непогрешимость. Экономическое развитие без инвестиций в расширение производительного потенциала — это почти утопия. Это подтверждают исторические примеры из недавнего и более отдаленного прошлого, которые я уже приводил в этой книге.

Если согласиться с тем, что наращивание потенциала очень важно, то как страна должна распоряжаться инвестициями? Промышленность, а точнее производственная промышленность[36], — вот мой ответ. Так ответили бы и поколения успешных инженеров экономического развития, начиная с Роберта Уолпола, если бы им задали такой вопрос.

Конечно, я не утверждаю, что нельзя разбогатеть, полагаясь на природные ресурсы. Аргентина в начале XX века богатела на трансатлантическом экспорте зерна и говядины (в свое время в списке богатейших стран мира она была пятой); сегодня некоторые страны богаты в основном из-за нефти. Но, чтобы поддерживать высокие стандарты жизни исключительно благодаря природным ресурсам, нужно иметь их просто огромное количество. Так повезло немногим. Более того, природные ресурсы могут попросту закончиться: запасы минералов конечны, а чрезмерное использование возоб­новляемых ресурсов, которые бесконечны в принципе (рыба, древесина), может привести к их исчезновению. Более того, богатство, основанное на природных ресурсах, может быстро исчерпаться, если более развитые с точки зрения технологии нации придумают синтетические альтернативы. Так, в середине XIX века благосостояние Гватемалы, основанное на дорогостоящей алой краске, которая добывалась из насекомых (кошениль), почти мгновенно испарилось, когда в Европе изобрели искусственные красители. История постоянно показывает, что самый важный фактор, отличающий богатые страны от бедных, — это их более высокий производительный потенциал, поскольку в производстве продуктивность выше и обычно (но не всегда) растет быстрее, чем в сельском хозяйстве или в сфере услуг.

Уолпол знал это еще 300 лет назад, когда просил Георга I сказать в британском парламенте: «Ничто так не способствует общественному благосостоянию, как экспорт промышленных товаров и импорт заграничного сырья», как я уже писал в главе . Это знал Александр Гамильтон в США, когда он отказался от идей ведущего экономиста того времени Адама Смита и отстаивал право своей страны на поддержку «новых отраслей». Многие развивающиеся страны в середине XX века проводили «индустриализацию» с импортозамещением именно по этой причине. Вопреки советам злых самаритян, бедные страны должны сознательно продвигать производственные отрасли промышленности.