Впрочем, последний пытался пролезть без очереди. До этого он никогда не служил в должности претора и рассчитывать на избрание в итоге не мог. По мере приближения выборов, фракция старых оптиматов в сенате решила перекрыть Вописку, нестойкому, пользовавшемуся дурной славой популяру, все пути. Чтобы предотвратить его избрание консулом, они обратились к Публию Сульпицию Руфу, недавно ставшему трибуном. Тот, казалось, идеально подходил для этой работы: «человек красноречивый и энергичный, он добился положения благодаря богатству, влиянию, друзьям, смелости и врожденным способностям, и уже до этого, благодаря достойным средствам, пользовался в народе огромным авторитетом»[236]. Сульпиций рос на глазах оптиматов Метелла и был одним из тех школяров, которые в сентябре 91 г. до н. э. присутствовали во время того самого разговора на вилле Красса. Когда Вописк подал прошение сделать для него исключение, он наложил вето. Но поскольку слово трибуна уже было не то, что раньше, свое поражение Вописк признал только после нескольких уличных стычек.

Выборы консулов выиграли Сулла и Помпей, после чего первый отправился на восток командовать армиями – восприняв это доказательством того, что судьба благоволит любым его начинаниям. Слишком гордый, дабы допустить мысль, что все его свершения были результатом везения, Сулла считал Фортуну своим личным божеством: «Не столько обладавший военными талантами, сколько от природы удачливый, свои успехи он больше приписывал не собственным способностям, а Фортуне, до такой степени, что полностью превратился в творение своего божества»[237]. Вскоре после избрания судьба преподнесла ему еще один подарок – он опять женился. На этот раз на вдове Скавра Метелле. Взял после этого бразды правления старой фракцией Метеллов и принялся реформировать ее по собственному разумению.

Проложив Сулле и Помпею дорогу в консулы, трибун Сульпиций занялся своими друзьями-оптиматами. Старая фракция Метеллов, похоже, входила в фазу стойкого забвения. В 91 г. до н. э. умер Красс, в 89-м Скавр. Когорта из шести представителей рода Метеллов пришла и ушла, теперь ее дело продолжали их сыновья, явно до них недотягивавшие. Несмотря на свой недавний брак с Метеллой, способный вновь принести прославленному роду удачу, Сульпиций решил примкнуть к Марию. Если раньше он шел к власти по пути оптиматов, то теперь переметнулся к популярам.

За это предательство в источниках Сульпиций подвергся откровенной критике: «Вопрос стоял не в том, кого он превзошел в порочности, а в чем превзошел собственную порочность; сочетая в себе жестокость, бесстыдство и алчность, он не знал, что такое позор, и был способен на любое зло»[238]. Цицерон позже стенал: «Надо ли мне говорить о Публии Сульпиции? Достойной, сладостной, проникновенной лаконичностью своих речей он мог даже самых мудрых ввергнуть в заблуждение, и самым добродетельным внушить пагубные чувства»[239]. Но раскрылось предательство Сульпиция только в первые месяцы 88 г. до н. э.

Переход этого трибуна на сторону врагов оптиматов нельзя назвать такой уж неожиданностью. Он слыл «почитателем и подражателем Сатурнина, хотя и обвинял его в робости и нерешительности при реализации политических мер[240]». Считать Сатурнина робким мог только самый свирепый человек. Но по результатам окончательного анализа Сульпиция, Сатурнину не хватало не столько храбрости, сколько таланта организатора. И Гракхи, и Сатурнин, и Друз полагались лишь на беспорядочную толпу, созывая ее в спешном порядке и бросая в бой. Поэтому крупным вкладом Сульпиция в римскую политику стало создание профессиональных уличных банд. Он имел обыкновение окружать себя тремя сотнями вооруженных людей в ранге эквитов, называя их «антисенаторами», при этом на содержании у него имелось еще несколько тысяч наемников с мечами на поясах. Стоило Сульпицию сказать слово, и они тут же ринулись бы в бой.

Но если не считать союза с Марием, Сульпиций понимал, что в действительности к власти его могут привести только италийцы. В начале 88 г. до н. э. он предложил законопроект, предусматривавший возвращение в Рим всех, кого изгнала выступавшая против италийцев комиссия Вария. А поскольку вопрос предоставления им гражданства теперь был улажен, Сульпиций объявил о намерении в полной мере предоставить им suffragium, т. е. выборные права. Вместо того чтобы хоронить италийцев в новых трибах или сгонять в четыре новые городские трибы, он планировал равномерно распределить их по 31 сельской трибе. Если ему удастся провести этот законопроект, большинство в Народном собрании будет именно у них. И тогда Сульпиций не просто заполучил бы массу благодарных клиентов, но и обеспечил себе контроль над Народным собранием.

И сенат, и городской плебс понимали, что предложение Сульпиция таит в себе для них угрозу. И старые, знатные аристократы, и торговцы, и обычные ремесленники видели, что голос римлян в руководящих органах вот-вот ослабеет, поэтому им хотелось держать италийцев на расстоянии, «чтобы они, присоединившись к старым гражданам, не могли провалить ни одно голосование только потому, что у них больше голосов»[241]. Уступив в вопросе гражданства, римляне решили выстроить новый рубеж на линии голосования. В итоге предложение Сульпиция привело к уличным стычкам между городским плебсом и антисенаторами.

Когда вспыхнули все эти волнения, Сулла находился в своем лагере в Ноле. Как только до него дошли эти сведения, он бросился обратно в Рим. Добравшись до форума, Сулла вместе с его коллегой Помпеем устроили яркий спектакль. Поскольку вето трибуна было уже не то, что раньше, они решили посмотреть, насколько Сульпицию понравится абсолютная консульская власть. Выйдя на ростру храма Кастора и Поллукса, Сулла и Помпей данной им религиозной властью объявили feriae – один из праздников чествования богов, во время которого замирала любая общественная деятельность. К вкусу консульской власти Сульпиций не проявил никакого интереса, но вместо смиренного подчинения его антисенаторы выхватили спрятанное оружие. Видя перед собой враждебно настроенную толпу и понимая, что угроза приобретает нешуточный характер, Сулла с Помпеем покинули трибуну. Консулы ушли, но вот сыну Помпея повезло меньше. Юный Помпей, прямодушный защитник своего отца, зашел слишком далеко, и шайка убила его прямо на месте.

Ближайшим безопасным укрытием, оказавшимся под рукой, для Суллы был дом Мария у подножия Палатинского холма. О том, какой между ними состоялся разговор, история умалчивает, но Марий, вероятно, сказал Сулле, что выйти из всей этой истории целым и невредимым он сможет лишь аннулировав feriae и обеспечив голосование по законопроектам Сульпиция. В отсутствие выбора тот согласился. В этот день они в последний раз оказались в одной и той же комнате.