– Они… они тебя тронули? – немного погодя вопросил вещун и голос его дрогнул.

Липоксай Ягы был очень умен и понимал, что столь долгое отсутствие девочки оказалось неспроста, оттого, верно, и сотряслось все его тело, страшась услышать итак очевидное.

– Да, – ответила Есислава, и, перестав плакать, ощущая плывущую от вещуна силу и любовь, мешая слова и вздохи, рассказала о том, чему стала очевидцем. – Потом я наверно закричала, уже не помню… Потому как было очень больно, – закончила она, и, отклонившись от старшего жреца, показала пальцем на шейку, где до сих пор просматривалась тонкая белая полоска, охватившая ее поверхность в длину, почитай на четверть. Полоса которая, как пояснила Трясца-не-всипуха негодующему Стыню, пройдет в пару недель. – Сюда… сюда он ткнул свой кинжал.

Липоксай Ягы ласково провел перстом по белой полосочке и судорожно передернул плечами, теперь не оставалось сомнений, его драгоценность, судя по оставшемуся следу, находилась на грани жизни и смерти… И, очевидно, была спасена божеской помощью, не только той оная испепелила и размозжила убийц, но и вытащила ее со смертного одра.

– Моя милая, милая девочка, – мягко протянул вещун, и покрыл поцелуями шейку, желая тем самым снять боль от пережитого любимым чадом.

– Ксай, давай отсюда уедим… давай на море, – просительно зашептала отроковица и сызнова вжалась в старшего жреца.

– Уедим… непременно, уедим, – согласно отозвался Липоксай Ягы и принялся нежно гладить девочку по голове, голубя там каждую кудельку ее вьющихся рыжих волос. – Как только я улажу все дела в Лесных Полянах, мы сразу уедим. Только пока не на море, а в иное место… Можно в горы, ибо поколь степная лихорадка на берегу Белого моря не устранена. Нужно время даже для того снадобья, что даровал нам Бог.

Юница порывчато кивнула, и, сомкнув очи, затаилась, ощущая заботу и любовь плывущую от этого, по сути, биологически чужого ей человека. Одначе, по замыслу Бога Першего, так как сие был его замысел, вмешавшегося в удел не только девочки, но и Липоксай Ягы, ставшим, заменившим ей и мать, и отца.

В игровую чуть слышно постучали, засим одна из створок отворилась и в помещение вошел Радей Видящий несмотря на свой преклонный возраст сохранивший бодрость духа, и самое главное знания.

– Ох, нет! – голос Еси, стоило ей увидеть знахаря, наново прозвучал плаксиво. – Не хочу, чтобы меня Радей осматривал… не хочу.

– Ваша ясность, – Липоксай Ягы при посторонних всегда разговаривал с божеством с особым почтением, не позволяя себе полюбовных величаний. – Я очень вас прошу, пусть Радей Видящий вас осмотрит, при мне. Я не уйду… побуду тут… Радей Видящий осмотрит, и я буду спокоен… Спокоен, что наше божество никак не пострадало.

Девонька недовольно изогнула губешки, но противиться не стала, уступив просьбе Ксая так как не желала его огорчать. Радей Видящий неспешно ступил с места, понеже дотоль как не разрешилось с желаниями чадо, не смел даже шелохнуться. И степенно направился к креслу, на котором расположилась вместе с вещуном девочка, по пути взяв табурет, используемый няньками. Знахарь медлительно опустил его как раз супротив сидящих, и неторопко на него воссел. Все то время он неотрывно и изучающе смотрел на отроковицу, на ее несколько надрывно колыхающиеся черты лица и дергающиеся руки, когда Липоксай Ягы помогал снимать сакхи. Положив сакхи на облокотницу кресла, старший жрец легохонько огладил его гладкую, мягкую и единожды переливающуюся материю уже ведая, что снятая с отроковицы данная вещь, вмале может испариться, оставив после себя лишь влажное пятно. Такое было уже не раз, оно как не раз за эти восемь лет Еси бывала вне детинца. Иногда пропадая из своей опочивальни не просто на часы, а на сутки, каждый раз возвращаясь в подобной одежде… Одежде оная имела такое качество, как исчезать, точно не обладая структурным постоянством.

Спустив девочку с колен на пол, Липоксай Ягы поставил ее ножками на шерстяную ворсу ковра, придвинув почитай впритык к знахарю. Радей Видящий, как и всегда степенно, можно молвить, даже вяло обхватил перстами запястье Есиславы, на малеша сомкнув очи, тем самым вслушиваясь в биение ее пульса, течение жизни иль все же шепота организма. Посем он, достав из кармана своего жупана тонкую трубку с широким навершием с одной стороны и узким с иной, приставил объемный ее край к груди божества и принялся слушать дыхание. Радей Видящий во время осмотра заглянул, кажется, во всю Еси.. не только в рот, но и в каждое ушко, носик. Он приоткрыл веки и своим проникающим в глубины сути взглядом исследовал ее очи. И также долго ощупывал место бывшего пореза и в целом всю шею, бережно наклоняя голову девочки то вправо, то влево… И весь осмотр знахарь проделал молча, вроде боялся, что его отвлекут, и он тогда забудет, что-то весьма важное. Засим знахарь медленно убрал трубку себе обратно в карман да обрядил Есиславу в сакхи, которое на этот раз не исчезло, и все еще переливалось своей изумительной по мягкости материей. Липоксай Ягы наново усадил чадо себе на колени, заботливо укрыв ее малое тельце пуховым платком, подоткнув края под нее, так точно она озябла или в комнате стало стыло.

– Что? – с тревогой в голосе вопросил старший жрец, целуя отроковицу в головку, прямо в ворох рыжих волос.

– Пока мало, что можно сказать, – не сводя пристального взгляда с лица девочки, ответил Радей Видящий. – В общем, физически она здорова… Хотя судя по оставшейся тонкой бороздке следа на шейке, можно предположить, что Боги явно ее спасли… По поводу эмоционального состояния, тут надо понаблюдать… ближайшие дня два-три нам все скажут… А, что сама ее ясность рассказывает.

Липоксай Ягы теснее прижал юницу к груди, положив ей на ушко длань, и будто сокрыв для него доступ звука, сам широко раззявив рот, чуть слышно дыхнул:

– Про няньку, – давая понять в тех двух словах знахарю, что смерть Щепетухи произошла на глазах божества.

– Это плохо. Очень плохо, что ее ясность сие видела, – отметил с прискорбием в голосе Радей Видящий и качнул в такт той молви головой. Он ласково провел перстами по предплечью девоньки, выглянувшему из-под платка. – Очень плохо, ваша святость. В таком возрасте, да еще и при общей хрупкости здоровья это, непременно, не благостно скажется на эмоциональном уровне.

– Ксай, – прерывая вздохи знахаря и отстраняясь от вещуна, протянула отроковица. – Я хочу кушать… Только ты меня не оставляй тут одну, я боюсь. И не уноси в опочивальню, я боюсь.

Как и предполагал Радей Видящий несмотря на лечение бесиц-трясавиц, произошедшее тягостно отразилось на психо-эмоциональном состоянии девочки, ибо вернувшись к Липоксай Ягы она к вечеру того же дня захворала. Преследующий Еси страх, что в комнату сызнова кто-то ворвется, привел к тому, что в ночь у нее начался жар, отчего поспешивший к Першему Дажба поставил вопрос об изъятии отроковицы и передаче ее бесицам-трясавицам. Однако, явившаяся по зову Першего Трясца-не-всипуха, как старшая бесиц-трясавиц, щеголяя какими-то, как выразился негодующий Стынь, замысловатыми словечками, все же пояснила Богам, что происходящее ноне с девочкой нервная дисгармония есть естественный процесс преодоления пережитого. Вследствие этого Трясца-не-всипуха посоветовала поколь Есиславу не изымать, а указать знахарям, пропоить ее успокоительными средствами, каковое распоряжение, как и понятно, в кратчайший срок было передано Дажбой Липоксай Ягы.