Моро поразили не показания подозреваемого, достаточно банальные, но копия удостоверения личности, также подшитая к делу.

Среди особых примет значилось, что у него нет левой руки.

Отпечаток ладони на полу ванной, сразу подумал Моро. Вот почему отпечаталась только правая ладонь: он был однорукий! Догадка подтвердилась и в случае надписи на могиле педофила: автор ее пользовался правой рукой, но как будто через силу… Как левша, потерявший левую руку.

Комиссар тут же принялся разыскивать сведения о сердечном друге нянюшки. Нашел не только имя, но и адрес.

7

Наступила ночь.

На небе ни облачка, луна как прожектор. Маркус был уверен, что через несколько часов монстр снова нанесет удар. Поэтому нужно выпытать как можно больше у человека без руки.

Несмотря на увечье, Фернандо ловко управлял машиной.

– Что ты можешь рассказать о Викторе? – спросил пенитенциарий.

– Раз уж ты добрался до старой экономки, то знаешь практически все.

– Расскажи что-нибудь еще. Об институте «Гамельн», например.

Фернандо крутанул руль, вписываясь в поворот.

– Дети, которые поступали туда, либо уже совершили преступления, связанные с насилием, либо имели к ним ярко выраженную склонность. Но ты, полагаю, уже в курсе.

– Конечно.

– Но вот чего ты не знаешь: для них не было предусмотрено никакой реабилитационной терапии. Их способность творить зло Кропп хотел сохранить в неприкосновенности. Он считал ее своеобразным талантом.

– Зачем это было ему нужно?

– Ты все узнаешь, когда мы приедем к Кроппу.

– Почему ты не хочешь сказать сейчас?

На мгновение Фернандо оторвал взгляд от дороги и пристально посмотрел на Маркуса:

– Потому, что хочу тебе кое-что показать.

– Человека с головой волка?

Однорукий не ответил и на этот раз.

– Имей терпение, мы скоро приедем: ты не пожалеешь, – только и сказал он. – Ты ведь не полицейский… Тогда кто – частный сыщик?

– Что-то в этом роде, – ответил Маркус. – Где сейчас Виктор?

– Не знаю. – Фернандо уточнил. – Никто не знает. Дети из «Гамельна», покидая институт, возвращались в реальный мир, и их след терялся. – Он улыбнулся. – Но мы верили, что они объявятся, рано или поздно. Многие из них по прошествии лет совершали преступление. Мы об этом узнавали из газет или по телевидению, и Кропп радовался, поскольку достиг своей цели: сделать из них совершенные орудия зла.

– Поэтому вы оберегаете Виктора?

– Мы и других оберегали в прошлом. Но Виктор был гордостью Кроппа: психопат-всезнайка, совершенно неспособный испытывать какие бы то ни было чувства. Он был настолько же злобен, насколько умен. Профессор знал, что соляной мальчик совершит великие дела. И правда: видишь, что происходит.

Маркус никак не мог установить, насколько правдивы слова Фернандо, но выбора не было, приходилось прислушиваться к ним.

– Перед домом престарелых, когда я повалил тебя, ты говорил, будто знал, что кто-то, не полицейский, расследует это дело.

– Полицейские понятия не имеют о соляном мальчике, но нам стало известно, что кто-то идет по этому следу. Тогда я начал дежурить под окнами старухи, чтобы выяснить, не навестит ли ее кто-нибудь. Я уже говорил тебе, что хочу покончить с этой историей.

– Кто еще в ней замешан?

– Джованни, старый санитар, с которым ты встречался и который погиб. – Человек в синих башмаках, подумал Маркус. – Потом – доктор Астольфи, он тоже окочурился. Еще Ольга, другая санитарка. Я и Кропп.

Маркус подверг его испытанию, хотел удостовериться, что он назовет всех, кто фигурировал на видеокассете из института «Гамельн» рядом с мальчиком Виктором.

– Больше никто?

– Никто.

Они съехали с объездной дороги и направились к центру.

– Почему ты хочешь разделаться с этим?

Фернандо рассмеялся:

– Потому, что вначале идеи Кроппа захватили и меня. До знакомства с профессором я был человеческим отбросом. Он поставил передо мной цель, указал идеал. – Потом добавил в задумчивости: – Дисциплина. Кропп свято верит в значимость сказок, говорит, что это самое верное зеркало человеческой природы. Замечал ли ты, что, если убрать из сказок злодеев, они перестанут быть занимательными? Никого не увлечет история, где все герои – добрые.

– И он специально для детей сочинял сказки, где все герои – злые…

– Да, и для меня придумал сказочку – о невидимом человеке… Жил-был человек, которого никто не видел, потому что он похож на остальных, в нем нет ничего особенного. Он хочет, чтобы его замечали, чтобы оборачивались и смотрели вслед; он не может смириться, не желает быть ничтожеством. Покупает красивую одежду, следит за собой, но – тщетно. Тогда знаешь, что он делает? Понимает, что должен не добавить что-то, а чего-то лишиться.

Маркус с ужасом понял, чем закончится история.

– И он лишается руки, – подтвердил Фернандо. – И учится все делать одной рукой. Знаешь, что происходит? Все на него смотрят, все ему сочувствуют, но и не догадываются о его огромной силе. Кто из людей мог бы добиться того же? Так он достиг своей цели: стал сильнее всех. – И он повторил: – Дисциплина.

Маркус был ошеломлен.

– И теперь ты хочешь предать человека, который научил тебя всему этому?

– Я предаю не Кроппа, – возгласил Фернандо. – Но идеалам следовать тяжело, а я уже многое отдал делу.

«Делу? – спросил себя Маркус. – Что за дело может объединять людей, которые защищают злодеев?»

– Долго еще ехать?

– Мы почти на месте.

Они остановились на площадке недалеко от улицы деи Джуббонари. Там припарковали машину и пешком направились к Кампо деи Фьори, «Полю Цветов». Эта площадь не похожа на другие, первоначально здесь в самом деле находилось невозделанное поле. Дворцы и прочие здания появились позже, обступив его со всех сторон.

Несмотря на буколическое название, площадь Кампо деи Фьори сохранилась в памяти Рима как место, где была установлена дыба, орудие пытки, предназначенное для того, чтобы «выворачивать руки преступникам», поднимая их на веревке. Здесь же пылали костры: приводились в исполнение смертные приговоры.

Здесь заживо сожгли Джордано Бруно. Его преступлением была ересь.

Маркус, как он всегда делал, пересекая эту площадь, поднял глаза на бронзовую статую, изображавшую доминиканского монаха в капюшоне, надвинутом на лоб, с неподвижным глубоким взглядом. Бруно, философ и вольнодумец, бросил вызов инквизиции и, не желая отречься от своих идей, предпочел взойти на костер. У них с Маркусом было много общего: оба верили в силу разума.