– В номер Богдана никто не заходил?

– Я вообще не знаю, из какой он комнаты.

– Идем со мной!

Мы вышли в коридор. Богдана уже занесли в комнату с выломанной дверью, и оттуда доносилась приглушенная ругань.

– Вот, – кивнул я на тридцать первый номер. – Открывай!

Князев несмело толкнул дверь и тотчас на всякий случай отошел на шаг. Номер был пуст. На кроватях по-прежнему валялась скомканная одежда, под столом стояла пара хорошо знакомых мне вибрам с оторванной подошвой на одном из них. Никелированный контейнер– портсигар лежал на столе между бутылкой дешевого джина и стаканом. На краю стола в мутной лужице стояло блюдце, наполовину заполненное какой-то дрянью, похожей на разведенный горчичный порошок. В блюдце плавал пластиковый шприц.

– Наркотики! – ахнул Князев.

Я не стал объяснять самарянину, что альфа-сульфамистезал – несколько иная штука, чем обычный наркотик. И вообще, не стоило показывать, что знаю больше, чем остальные альпинисты. Убедившись, что Князев все хорошо рассмотрел, я закрыл дверь и сказал:

– Заколоти ее гвоздем и проследи, чтобы сюда никто не пытался проникнуть. А я пойду вниз за милицией.

– Понял! – кивнул самарянин, переполненный чувствами благодарности за оказанное ему высокое доверие и помчался к себе за репшнуром.

Значит, беззубый нахал решил попробовать стимулятор храбрости, думал я, спускаясь на первый этаж. Лучше бы принял какое-нибудь средство для стимуляции умственных способностей.

У выхода я на мгновение остановился. Неплохо было бы накинуть на себя куртку, но мне не хотелось сейчас встречаться и разговаривать с Гельмутом. До него еще дойдет очередь. Сначала надо отправить в Москву Мэд.

* * *

Эльбрус дышал мне в затылок звездным морозом, незаметно стряхивая меня со своих великих плеч. Я быстро спускался по тропе, которая фиолетовой чертой пересекала снежное поле. Ночь подходила к концу, и небо над истоком Баксанского ущелья мелело, светлея с каждой минутой. Стерильный, бесвкусный, как вода от ледников, воздух смывал с меня тепло Приюта, холод просачивался сквозь два свитера и байковую рубашку как туча настырных и особо пробивных комаров. Я уже чувствовал, как немеет грудь и плечи.

Мэд ждала меня на краю взлетного гребня, за которым спуск становился крутым, и его окончание тонуло в плотной тени. Она боялась идти в темноту одна, и ждала меня, застыв на фоне серого склона памятником скорбящей матери.

– Идем, – сказал я ей, поравнявшись, и пошел дальше.

Мэд скрипела сапожками Ларисы за моей спиной и молчала. Даже такие неугомонные, экспансивные натуры, как Мэд, устают и теряют интерес ко всему вокруг, когда наступает переизбыток драматических событий. Она уже не говорила о миллионе долларов, которые почти лежали в нашем кармане, о вибрамах, напичканных стимулятором храбрости, о глупом и трусливом Гельмуте. Она даже не интересовалась, куда я ее веду.

Когда мы дошли до Ледовой базы, стало совсем светло, и вершины гор, необычайно контрастные в хрустально-прозрачном воздухе, уже достали до заревого малинового луча. Я подвел Мэд к бочке, в которой несколько дней назад безмятежно жил Гельмут, варил суп из шампиньонов, по утрам обтирался снегом, гулял по склону среди ледовых трещин и, не злоупотребляя, баловался "твердым вайном".

– Может быть, тебе нужно взять какие-нибудь вещи? – спросил я.

Мэд отрицательно покачала головой и даже не зашла на порог бочки. Я отвел ее в свой вагончик, посадил на койку и включил электропечь, чтобы подогреть кофе.

Лариса была здесь недавно: комок снега от ее обуви, оставшийся в "предбаннике", еще не до конца расстаял, но Мэд его не заметила, и я, как бы ненароком, размазал его ногой. Томик стихов Бернса стоял не на полке, где я его оставил, а лежал на столе. Я машинально пролистал книгу веером. Все нормально, Лариса письмо взяла.

Мэд держала большую алюминиевую кружку обеими руками и, грея ладони, пила кофе маленькими глотками. Тепло и покой все сильнее прижимали ее к койке, и когда девушка отставила кружку и откинулась на подушку, я понял, что нужно принимать решительные меры, иначе девушка заснет богатырским сном.

Я взял ее за руку и потянул на себя. Мэд захныкала, как первоклассник, которого рано утром поднимают в школу, и закрыла подушкой лицо.

– Илона, тебе надо спускаться вниз. Милиция может нагрянуть сюда в любую минуту.

– Ну и пусть, – ответила Мэд, не выпуская из рук подушку. – Меня арестуют, и я хоть в тюрьме отосплюсь… Ой, не тряси меня, у меня уже голова кружится!

– Слушай меня внимательно, – продолжал я, не обращая внимания на ее каприз. – Сейчас начнет работать канатная дорога, и ты спустишься вниз. Наймешь первую попавшуюся машину, на ней доедешь до Минвод и оттуда ближайшим рейсом вылетишь в Москву. Там ты устроишься в гостинице "Космос"…

– Господи! – взмолилась Мэд. – У меня же нет с собой ни пфенинга! Я рассчитывала получить деньги за порошок. Теперь же придется открывать счет, посылать факс в Штутгарт…

Я запустил руку во внутренний карман, вытащил толстую пачку стодолларовых купюр, которые отсчитала мне Лариса, и протянул ее Мэд.

– Здесь двадцать тысяч долларов. На карманные расходы и на подарок к восьмому марта тебе хватит. Ты ведь забыла, что сегодня наступило восьмое марта!

Вот что действует лучше кофе и даже стимулятора храбрости. Мэд вмиг отбросила подушку и уставилась на пачку денег.

– Стас, – негромко произнесла она со скрытым восторгом в голосе. – Откуда у тебя столько долларов? У тебя же не было с собой…

Она подняла глаза. От сонливости и апатии не осталось и следа.

– Бери и не задавай лишних вопросов, – сказал я. – У мужчин могут быть свои тайны.

– Тайны? – уже не сдерживая совершенно безумной улыбки, произнесла Мэд. – А я знаю твою тайну. Но как ты сумел? Как…

– Согласись, что я был бы полным идиотом, если бы не завладел рюкзаком Глушкова. Миллион долларов на дороге не валяется, так ведь?

Она заурчала, как голодная кошка, которой бросили кусок мяса, и прыгнула мне на шею.

– Стас, ты умница! Ты гений! Я верила, что ты все-таки сумеешь отобрать наши деньги у этого садиста! Я просто схожу с ума от счастья! Ты теперь богатый человек!

Мэд пошла в атаку за свое право. Она вскользь, как бы ненароком сказала "наши деньги", и теперь смотрела, как я на это отреагирую.

– Да, теперь я богатый.

Легкое ударение на слове "я", и Мэд поняла, что ее первый выпад прошел мимо цели. Мы продолжали обниматься, но были уже противниками, и каждый как бы обнимал рюкзак с долларами.

– И как ты теперь думаешь