фотография может привлечь немного внимания к кампании, когда это нужнее всего? Да. Но знал ли я, что она завирусится…

– Да ты был одержим этой идеей! Все лето! Не делай вид, будто не планировал этого!

– Слушай… Помогло ли это кампании? Да. Чем больше энтузиазма в Сети, тем больше людей придет на голосование. Так уж все устроено.

Вы только посмотрите на его лицо! На спокойную улыбочку! Такое ощущение, что ссора со мной для него просто еще одно утреннее развлечение, идеально подходящее для понедельника.

– Богом клянусь…

– Большой Джей, не мы такие, жизнь такая…

– Ты вообще себя слышишь? Ты же использовал нас. Разместил в Сети очень личную фотографию без нашего согласия. – Я смотрю на него, сжав кулаки. – Из-за тебя Майя теперь со мной не разговаривает.

– Так это моя вина, что она там себе что-то придумала?..

– Она ничего не придумывала! – По моему телу проходит волна жара. – Майе нельзя ни с кем встречаться, а ты выложил снимок, на котором мы едва не целуемся. И его увидело столько людей! Думаешь, ее родители хотели бы так о нас узнать? Из ленты BuzzFeed?

О нас. Такое короткое слово. Слово, похожее на рану.

Больше нет никакого «нас», о котором могут узнать родители Майи.

– Чувак, вообще неважно, как они узнали бы, не в этом суть, – возражает Гейб. – Если бы им это не понравилось, им бы в любом случае не понравилось.

– Тебе-то откуда знать?

– Слушай, – он отставляет кофе и резко встает с кресла, – давай ты перестанешь хоть на минутку думать только о себе. Ты забыл, что выборы уже завтра? Завтра! Этот округ «красный» чуть более чем полностью, но впервые за все это время у нас появилась надежда. А учитывая, что на кону стоит получение одной партией квалифицированного большинства… Если ты так беспокоишься о семье Майи, тебе следовало бы на коленях благодарить меня за попытку им помешать. Мы оба знаем, что победа Ньютона обеспечит принятие запрета на хиджабы…

– Да пошел ты, – говорю я.

– Чего опять? – удивленно спрашивает Гейб. – Я на твоей стороне.

– Нет, не на моей. Тебе плевать на запрет хиджабов. Ты просто хочешь, чтобы Россум победил, потому что с ним победишь и ты. Вот и все. Перестань притворяться, будто это все для тебя важно. Я хочу, чтобы Россум выиграл выборы! Но я не собираюсь ради этого использовать других людей. А ты именно этим и занимаешься! Ты использовал меня. Ты использовал Майю. Ты вообще читал, что пишут в комментариях? Там не только сердечки и восторженные отзывы, Гейб. Думаешь, комментаторы в Сети хорошо относятся к женщинам? Особенно к мусульманским женщинам?

Гейб закатывает глаза.

– Таких единицы. Перестань раздувать конфликт. Девяносто процентов комментаторов думают, что вы ужасно симпатичные. И у вас будут милые детишки…

– Так вот как ты рассуждаешь? Ты просмотрел первые комментарии и решил подбросить дровишек? А Россум знает, на что ты готов ради победы?

– Джордан ничего об этом не знает, – распаляется Гейб. – Думаешь, все это только ради победы? Ради моих амбиций?

– Именно так.

– Ты вообще читаешь новости? – Он хлопает ладонью по столу Ханны. – Знаешь, каковы сейчас ставки? Поправка № 28 – это только верхушка айсберга, чувак. Представитель Конгресса Карпентер с севера Джорджии, который еще «краснее», чем наш округ, предлагает отменить закон о дискриминации[31] в школах. Все ради свободы религии. Но мы-то знаем, что это значит. Может, подумаешь о своих друзьях Фелипе и Нолане в этом контексте? А потом начнешь набрасываться на меня?

Слова Гейба моментально гасят мой запал. Закон в поддержку дискриминации? Здесь, в Джорджии? Я видел, как их принимали в других штатах, но наша экономика так завязана на кинематографе, что губернатор Дойл всегда старался избегать бойкотов. Но если Ньютон выиграет и республиканцы получат квалифицированное большинство…

Я вспоминаю Фелипе и Нолана. Они в следующем году уже окончат школу. Но как быть с остальными?

Как быть с Софи?

Сердце у меня колотится как бешеное, глаза щиплет. Я уже не понимаю, взорвусь ли сейчас от ярости или расплачусь снова.

И поворачиваюсь к Гейбу.

– Это не извиняет того, что ты сделал.

– И мне жаль, Джейми, жаль, что за день до выборов я думаю только о том, как их выиграть. Мне жаль, что Майя так себя с тобой повела, чувак. Серьезно. Но когда я в прошлый раз проверял, она была не единственной девчонкой на Земле…

– Слушай, это…

– Сотни девушек в комментариях называли тебя привлекательным, – продолжает Гейб. Мои слова его явно не задели. – Хочешь найти себе подружку? Так сделай это. Открой личные сообщения. У тебя с субботы три тысячи новых подписчиков появилось.

Я тупо смотрю на него.

– Не благодари.

– Я не… – Голова у меня идет кругом, когда я открываю Instagram[32]. Значит, девушки считают меня привлекательным? Это неважно, но все равно: звучит как что-то из странной параллельной вселенной невозможного. У меня? Три тысячи подписчиков? После фотографии с поцелуем? Меня ведь на ней даже не отметили…

Почти не отдавая себе отчета в том, что делаю, я нажимаю на иконку профиля Майи. Но лента не грузится.

Вместо нее появляется замок в кружочке. «Это личный аккаунт».

Я забываю дышать. Кажется, кто-то провел по моим внутренностям чем-то острым.

«Это личный аккаунт».

– Она… – Я моргаю. – Она меня заблокировала.

Ноги неожиданно подгибаются, и мне приходится сесть за стол Ханны.

Гейб смягчается.

– Вот черт! Мне так жаль. Это жестоко.

Он протягивает руку, чтобы потрепать меня по плечу, но я отстраняюсь.

– Значит, теперь тебе жаль?

– Если бы я знал, то не стал бы этого делать. Послушай. Я пытаюсь совершить невозможное. Причем половину времени вообще не понимаю, что делаю. Я впервые на этой должности. И просто бреду в темноте.

Я продолжаю оцепенело смотреть на экран телефона.

А Гейб продолжает говорить:

– Хочешь знать правду? Все это – вообще все! – возможно, ничего не даст. Пойдет дождь, и – бац! Явка будет ниже необходимой.

– Но судя по прогнозу…

– Это просто пример! Речь о том, что ты можешь сделать правильно абсолютно все. Постучать в каждую дверь. Всех устроить и организовать. Воспользоваться каждой возможностью, которую предоставляют социальные сети… – Он запускает пальцы в волосы. – Но завтра все пойдет прахом без какой-либо на то причины.

– Тогда почему ты этим занимаешься?

– А как иначе? – Гейб смеется, но я слышу в этом смехе нотки паники и напряжение. – Нельзя же просто позволить этим гадам победить? Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне и правда не все равно. Думаешь, мне за все это хорошо платят? Думаешь, если все пойдет хорошо, мне приготовят теплое местечко в Вашингтоне? Да 2016 год был для меня катастрофой. Весь мой мир перевернулся. А я ведь просто какой-то там белый еврейский парень. Меня вообще почти не задело. – Он вздыхает. – Я не могу исправить всё, но могу попытаться исправить хотя бы часть. Что касается наших завтрашних выборов… Джейми, они же такие незначительные. Капля в море, если смотреть на картину в целом. Предположим, мы их выиграем. Ну и что? В новостях поговорят об этом пару дней, да и то только из-за истории с Фифи…

– И из-за нашей истории, – добавляю я.

– Благодаря вам люди хотя бы узнали о нашем существовании. – Гейб расстроенно вздыхает. – Даже если завтра мы победим, это будет крошечная, самая неважная победа. Но сейчас я посвящаю ей всю жизнь. А в итоге останутся только цифры…

– Неправда, – возражаю я, но он только фыркает. – Неправда! Дело не только в цифрах. Даже не в результате. Не только в нем.

– Мне бы твой блистательный оптимизм… – грустно улыбается Гейб.

– Слушай, цифры и правда важны. Очень важны. Но это сейчас. – Я впиваюсь пальцами в столешницу. – Да, прямо сейчас цифры решают всё. Но потом-то ты сделаешь шаг в сторону и увидишь эти выборы как еще одну точку на шкале времени. История не терпит суеты. И любит долгосрочные планы.

– Чушь. Мне все равно, станет ли мир лучше через тысячу лет. Этого недостаточно.

– А я и не говорю о мире, который должен стать лучше. Я говорю о нас – и о том,