как бабочка, и кричащей на весь мир о том, как тебе нравится, как я трахаю тебя, — пробормотал Рамзин, стискивая мои бедра и вжимаясь в ягодицы своим твердокаменным членом. — Я охренеть как истосковался по тому, чтобы быть внутри тебя и ощущать, как ты сжимаешь меня, кончая.

Эти слова, голос, в котором вибрировало жесткое вожделение и эффект неожиданности оказались для меня сродни подлому удару в живот от собственного тела. Ноги разом ослабели и затряслись, а от промежности вверх понеслась ударная волна, в момент вынесшая мне мозг. Желание не росло постепенно, а было мгновенным, как ожог от хлыста или выстрел в упор, и от этого мучительно болезненным. И, похоже, что не для меня одной. Рамзин, грубо порыкивая и сдавленно ругаясь, буквально сдирал с меня одежду, наплевав на треск ткани и отлетающие пуговицы. Я судорожным движением впилась в его руки, желая удержать.

— Стоп, Рамзин. Остановись. Как насчет твоего обещания? — сумела выдавить я сквозь прерывистые вдохи и горячечный туман, царящий в голове.

— Все изменилось, Яна. Прежние обещания и договоренности по боку. Я хочу тебя. И прямо сейчас, — и его пальцы нагло скользнули под ткань моего белья между ногами, безошибочно и сразу находя самое уязвимое место. Я дернулась, укусив себя за губу, и бессильно уперлась лбом в стекло. Выходит, я проиграла и сдаюсь? А может, просто беру тайм-аут от этого нестерпимого напряжения между нами.

Почему не могу себе позволить побыть слабой и поддаться собственной потребности в этом мужчине? Ведь так отчаянно сопротивляясь своей почти наркотической зависимости от него, я только выматываю себя. Я всегда умела использовать мужчин для собственного удовлетворения, не позволяя им добраться до меня по настоящему, всегда оставляя их снаружи, за дверями моей души. Почему не сейчас?

Просто удовольствие, секс ради самого секса и ничего больше. Почему нет? Я выдохнула, расслабилась, склоняя голову, чтобы открыть Рамзину больше доступа в своей шее, и позволяя вырваться стону. Гори оно все! Я сама поднимаю руки, позволяя Рамзину сдернуть мою блузку вместе с уже расстегнутым лифчиком. Мои брюки давно болтаются где-то внизу, туда же соскальзывают и стринги. Наплевать на все, даже на то, что кто-то настойчиво зудит в голове, что в этот раз все совсем по-другому, что Рамзин не из тех, кто согласится остаться за порогом. Он вламывается, не спрашивая разрешения и не дожидаясь приглашений.

Прижимаюсь к прохладному стеклу щекой и грудью, и от напряженных сосков во все стороны идет волна, прерывающая дыхание.

Прогибаюсь и трусь сама ягодицами о пах Рамзина и тут же слышу, как он выдыхает, словно от удара, и вместо ласкающих губ и языка на мои плечи обрушивается град коротких жалящих укусов, каждый из которых становится зоной воспламенения, быстро захватывающей все вокруг. Его пальцы, ласкавшие меня между ног, срываются в какой-то дикий, грубый танец, буквально наживую выдирая из меня оргазм. Но я не хочу так сейчас и резко отпихиваю рамзинскую ладонь.

— Отвали со своими прелюдиями, — огрызаюсь я, когда мужчина пытается вернуть ее обратно. — Просто трахни меня или отвали, Рамзин.

Быстрее, надо закончить это быстрее.

Просто насыщение и ничего больше.

Протягиваю руки назад, вцепляюсь в его обнаженные бедра и тяну сильнее к себе, а сама толкаюсь навстречу, сильнее прогибаясь. Рамзин вдруг замирает, будто обратившись в камень, и только пульсация его члена, тесно прижатого к моим ягодицам, и рваное дыхание говорят о том, что он жив.

Я же не собираюсь ждать, пока он отмерзнет, и, скользнув между нами рукой, обхватываю и сильно сжимаю его ствол, вспоминая его раскаленную тяжесть. Рамзин издает короткий гневный звук и быстро хватает обе мои руки, сводит их у меня над головой и прижимает одной своей к стеклу.

— Не смей приказывать мне! — яростно выдыхает он мне в затылок и кусает за ухом.

Не сильно, но ощутимо, и меня опять простреливает очередной виток возбуждения.

Эти его долбаные приказы! В этот раз во мне вдруг поднимается волна обреченного веселья, и я хрипло смеюсь сквозь собственное срывающееся дыхание.

— И что ты сделаешь, если я не послушаюсь?

Не станешь меня трахать? Или опять будешь изводить ожиданием и лишать оргазма? Блин, достало это все, Рамзин. Поэтому или, черт возьми, загоняй в меня свой гребаный член или отвали от меня и не выноси мозг.

Взбешенно рыкнув, он вцепляется в мои волосы на затылке и резко дергает, поворачивая лицом к себе. Я возмущенно вскрикиваю, и он пользуется этим, вталкивая свой нахальный язык мне в рот, одновременно резко толкаясь вперед бедрами и врываясь в меня. Чер-р-рт! Мое тело отвыкло от него, и низ живота пронзает легкой болью от такого беспардонного вторжения. Рамзин тоже издает звук, говорящий о том, что его наслаждение балансирует на тонкой грани с мучением, вынуждая проглотить его и поглощая мой в ответ. Он бешено толкается раз и еще, и еще, как будто это не секс, а настоящая экзекуция, и свирепо терзает мои губы, не лаская — наказывая.

Как же я ненавижу эту незнакомую меня, что приходит в безумство от этой его агрессии, заглатывает ее жадно, как будто никогда не сможет насытиться.

Толчки становятся все яростней, и я могу уже практически дотянуться до своего оргазма, увидеть его, попробовать на вкус.

Дикое напряжение растет, выжигая мне нутро, и я ощущаю, как Рамзин внутри меня становится еще тверже и горячее. Он тоже приближается к финишной черте, толкая нас обоих к ней мощными размашистыми движениями.

Потом вдруг Рамзин замирает, как споткнувшись посреди очередного рывка.

Проходит долгая минута, и хватка в моих волосах ослабевает, а пальцы больше не вцепляются, а гладят, будто извиняясь. И жесткий захват его рта неожиданно превращается в полноценный поцелуй, в котором не одно только голое вожделение, а пугающая меня нежность. Он остается погруженным в меня до предела, вздрагивающим и пульсирующим, но совершенно неподвижным. Рамзин отрывается от моих губ и целует скулу и висок.

— Почему, Яна? — сипло шепчет он. — Почему ты просто не можешь во мне нуждаться так же, как я? Почему все, на хрен, должно быть между нами только так?

Он совсем отпускает мои волосы, и руки и обнимает меня, скользя по коже повсюду.

Рамзин сжимает, оглаживая и снова целуя повсюду, куда добирается его жадный рот. А потом начинает двигаться, медленно покидая мое лоно и практически вынимая душу из нас обоих, дразня замирает и так же умопомрачительно неспешно возвращается.

Мы дышим в унисон. Хотя не дышим — задыхаемся. Наши