обошла ее вдоль и поперек, посидела на краю бассейна, болтая ногами в воде, ела, пила. Один раз видела на горизонте пролетавший маленький самолет. Около часа наблюдала за парусом, едва видимым на горизонте, в надежде, что он приблизится. Но вместо этого он просто исчез. Долго думала о сегодняшнем сне, припоминая все подробности, но они смазывались в моем сознании, и с каждым часом, несмотря на мои усилия, становились все более размытыми.

Осталось только ощущение одновременно и боли, и радости из-за того, что мама, наконец, спустя столько лет пришла ко мне во сне.

Почему именно сейчас? Когда стемнело и похолодало, спустилась вниз. Найдя пульт, управляющий освещением, я превратила это каменное логово в чертов маяк в ночи, поставив освещение на максимум. Включила телевизор на почти полную громкость, найдя музыкальный канал. Но это все, как ни странно, только усилило ощущения одиночества и оторванности от всего мира. Я стояла у огромного внешнего стекла и ощущала себя единственной пассажиркой какого-то космического корабля, который движется в черной пустоте в миллионах километров до ближайшего живого человека.

Спала я плохо, потому что все время прислушивалась, не послышится ли приближающийся гул вертолетного двигателя.

Что же, если Рамзину хотелось добиться того, чтобы я ждала его с нетерпением, ему это удалось. Даже не припомню, когда мне случалось так надеяться и сгорать от нетерпения, мечтая о появлении мужика. А еще строить столько планов по его мучительному убийству, ну, или на самый крайний случай частичной кастрации с помощью столовых приборов.

Понятия не имею, можно ли летать на вертолетах ночью, но Рамзин не появился ни к утру, ни к обеду следующего дня. От безделья я передвинула всю ту мебель, которая оказалась мне по силам, злорадно представляя, что Рамзин вернется глубокой ночью, а я нарочно выключу весь свет, и он себе все кости переломает, пока до постели доберется. Мелко и гаденько, но хоть что-то.

Потом уничтожила отпечатки собственного лба и рук на стекле, с остервенением оттирая то, что напоминало об очередном моменте моей неспособности сопротивляться этому гребаному хищнику. Снаружи явно портилась погода, и я подтянула кресло к самой прозрачной преграде, отделяющей меня от нарастающей ярости природы. До самой темноты я наблюдала, как постепенно меняется цвет морской воды от зеленовато-синей до свинцово-серой, как волны становятся все выше, и на из верхушках появляются клочки белой пены. Солнца больше не было, а небо закрыли мрачные тяжелые тучи. Вскоре появился и новый звук, напоминающий ритмичные, глухие удары, и я поняла, что это окружающий океан обрушивается раз за разом, вгрызаясь в тело скалы, мечтая ее разрушить до основания.

Этот звук мешал мне уснуть почти полночи, потому что его монотонность периодически прерывалась особенно мощными ударами, от которых мне казалось, скала, и правда, содрогалась. Я лежала и попеременно то кляла Рамзина за то, что он затащил меня сюда, то бесилась, что его нет рядом, чтобы я могла сейчас уткнуться в его бок носом и заснуть, наплевав на все творящееся за пределами этой тюрьмы-убежища.

Просыпаюсь я от ощущения влажного горячего облизывания на моей пояснице и мычу, выгибаясь и подставляясь под это замечательное прикосновение. Сзади хмыкают, и ласкающие губы становятся настойчивей, уверенно передвигаясь к моим ягодицам, с которых медленно и явно не по волшебству сползают пижамные штаны.

— М-м-м, зачем ты вообще легла одетой? — хриплый рамзинский голос и резкое дыхание проходятся по еще влажной после его ласки коже и тут же приводит меня в чувство.

— С-с-сука! — шиплю я, тут же вспоминая весь тот список способов его умерщвления, которые придумала вчера.

Наплевав на тяжелый жар, что уже начал скручиваться болезненным клубком внизу моего живота, я гневно взбрыкиваю, пытаясь сбросить с себя этого подонка, бросившего меня опять, как чертову вещь. Но это не удается, и я тогда, резво извиваясь и лягаясь, выскальзываю из под Рамзина, но теряю при этом эти дурацкие штаны.

— Смотрю, ты в настроении сделать это по быстрому? — слышу я его насмешливый голос и разворачиваюсь, чтобы наткнуться на взгляд карих глаз, в котором тлеет откровенный голод, и губы, искривленные в столь привычной ухмылке. — Я совсем не против. Соскучился по тебе до одури.

Рамзин лежит на животе и проходится хищным взглядом по моим оголившимся ногам.

— Ты, мать твою, бросил меня! — яростно выплевываю я и пытаюсь отползти подальше и прикрыться. — Ты урод, Рамзин! Я, по твоему, кто? Вещь твоя? Захотел взял, не захотел поставил в угол, пусть стоит?

Рамзин стремительным движением вдруг подбрасывает свое тело вверх, хватает меня за лодыжки и дергает на себя. Моя задница быстро скользит по простыням, и в следующую секунду я оказываюсь под большим твердым мужским телом, вклинившимся бедрами между моих беспардонно раздвинутых ног. Твердым причем повсюду. Рамзин полностью одет в костюм, и даже галстук на месте.

— Мне нужно было улететь, — слегка нахмурившись говорит он. — Прости, я не думал, что это дело займет столько времени.

Я открываю рот в изумлении, потому что в его голосе и выражении лица самое настоящее раскаяние. Даже трясу головой, боясь, что у меня глюк.

— Рамзин, ты же не рассчитываешь, что после того, как ты бросил меня тут совсем одну в хренов шторм, без связи и без возможности получить помощь в случае чего, ты можешь потом явиться и сказать «прости», и я и в самом деле растаю и предложу по быстрому отыметь меня в знак примирения? — я стараюсь спихнуть с себя этот вариант железного человека, само собой, без всякого успеха.

Он неожиданно хитро улыбается и трется своими губами об мои, дублируя это таким же трением своей выпирающей сквозь штаны эрекции об мою чувствительную сердцевину.

Я сжимаю зубы и сжигаю его взглядом.

— А разве нет? — нахально мурлыкает он у самого моего рта, искушая близостью. — Я слышал, что примирительный секс — это нечто фееричное. Хотя я сейчас так хочу тебя, что соглашусь на что угодно.

— Я не соглашусь, похотливое ты животное!

Ну-ка слезь с меня! — и я снова толкаю его.

Рамзин глубоко вздыхает, создавая трение своей грудной клетки по моим уже нудящим соскам, и скатывается с меня.

— Яна, не было никакого шторма. Просто очень свежий ветерок, — откровенно подлизывается он.

— Пофиг, — огрызаюсь я. — А если бы со мной что-то случилось?

— Я бы сразу узнал и примчался тебя спасать, — и улыбается как дурак.

— Пошел ты, Рамзин. Что бы ты сейчас ни сказал, это не изменит того, что ты обращаешься со мной отвратительно, на что у