осталась лишь небольшая кучка костей. Запив еду остатками воды из фляг, все разлеглись у костра, продолжая обсуждать события сегодняшнего дня и разжёвывая деревянные палочки для чистки зубов.

Оказывается, этот обычай, сохранившийся в Африке вплоть до моего времени, брал начало от тиаматиан, которые всегда тщательно ухаживали за своими зубами при помощи палочек, изготовленных из веток разных дикорастущих деревьев и кустарников. Мне этот обычай понравился, и, обрабатывая зубы, я слушал ребят, думая о водоснабжении. «Вода… В саванне это проблема. Чистых источников нет, и вода либо дождевая в застойных озерках, либо мутная в реке. В ней наверняка полно тропических паразитов, и пить её ни в коем случае нельзя. Похоже, пора доставать из закромов фильтр».

Я спустился к реке. Найдя среди речной травы относительно чистое окошко, я набрал в фильтр мутной речной воды, и вставил его в горлышко фляги. К моему удивлению вскоре ёмкость наполнилась чистейшей водой с привкусом родниковой. Я был почти счастлив, ведь чистая вода в Африке во все времена являлась символом жизни.

Ночью я спал беспробудно и ничего не слышал, хотя дежурившие Акти и Рахур сказали, что к лагерю подходили какие-то хищники. В темноте они слышали шорохи, рычание, но никого не видели. Перекусив остатками ужина, мы собрали нехитрое имущество и отправились вдоль берега на запад.

Как я и предполагал, река начала отклоняться к югу, и к вечеру мы добрались до места её впадения в другую большую реку. Широкая водная гладь искрилась и играла на солнце, но, судя по карте, она не принадлежала реке Конго.

Мы решили остановиться на речном мысу в ореховой рощице, которая давала тень и продувалась сквознячком. Открытое пространство со стороны саванны нас тоже вполне устраивало, поскольку давало хороший обзор вплоть до зарослей высокой травы, поднимающейся в полусотне шагов.

Мы уже начали устраиваться на ночёвку, и занимались привычными делами, когда вдруг со стороны саванны раздался тревожный крик Сина. Мужики похватали копья, и мы кинулись в ту сторону, но не добежали, остановившись, как вкопанные. Страх обжёг душу холодком от вида двух огромных матёрых львов. Один из хищников нервно ходил взад-вперёд, а другой, припав на передние лапы молотил хвостом по земле. Мужики покрепче сжали оружие, и тут раздался спокойный голос Лихура:

– Стойте. Отойдите назад. Спокойно, без резких движений.

Выставив вперёд копья и тесаки, мы медленно попятились и приготовились к бою. А Лихур плавно изогнулся, присел на корточки, упёрся пальцами рук в землю, будто приготовился к прыжку, и уставился на львов.

Мои мысли мелькали с сумасшедшей скоростью. Я боялся шевельнуться, и напряжённо следя за хищниками, уже приготовился к худшему, когда сквозь струящееся марево перегретого вечернего воздуха в закатном свете мне почудилось, что вместо Лихура на земле сидит огромный леопард. Он тихо рычал и бил хвостом, в упор уставившись на противников.

Мы ждали отчаянной и смертельной схватки, но произошло невероятное. Сначала львы замерли, потом сели и стали смущённо зевать. Один принялся тереть лапой глаза и нос, а другой лёг и спрятал голову в передних лапах! Затем они вскочили и пустились наутёк! Два матёрых льва! Бежали от сидящего на корточках Лихура!

Я выдохнул воздух и обвёл взглядом своих спутников. Широко распахнув глаза, они неотрывно смотрели на смельчака. А он медленно распрямился, гибко выгнул спину, вытянув вперёд руки, повернулся и подошёл к нам. Ребята окружили его и заворожено смотрели, ничего не понимая. Лихур смущённо улыбнулся:

– Кажется, мне удалось их убедить оставить нас в покое. Вы же помните, тогда с леопардом… теперь он часть меня. Но вы же не прогоните меня за это?

– Да, ты что! Лихур, дружище!

– Ты теперь вон какой крутой.

– Ага, тебя прогонишь, ты сам кого угодно прогонишь.

– Ладно тебе.

Лихур заморгал глазами, шмыгнул носом и отвернулся.

После ужина все долго обсуждали происшествие, и даже, когда Син уложил всех спать, продолжали шептаться в темноте, пока не заснули под равномерный цвирк цикад и загадочные звуки ночной саванны.

Следующий день мы провели в пути, порой с трудом продираясь сквозь густые заросли трав, над которыми висело рябящее в глазах марево. И, когда вечером запылённые, потные и усталые мы вышли на открытое возвышенное место, идущий первым Лихур вдруг поднял руку и призвал к тишине. Я замер, и через минуту на пределе слышимости уловил далёкий шум. Стало ясно, что до Большой реки рукой подать. Ребята оживились, но день уже клонился к вечеру, и, решив отложить выход к реке на завтра, мы начали устраиваться на ночёвку.

Слоновья трава идеально подходила для подстилки, и пока Син и Рахур занимались устройством лагеря, мы с Сагни взялись за её заготовку. Он тесаком валил высокие стебли, а я таскал охапки к месту ночёвки и укладывал слоями. Взвалив на плечо очередной сноп, я уже подходил к костру, когда услышал тревожный вскрик. Выхватив тесак, я бросился к Сагни, и, подбежав, увидел поразительную и трогательную картину.

У кромки зарослей сидели, облизываясь, два знакомых льва, а перед ними лежала туша молодой антилопы гну. За моей спиной шумно дышали прибежавшие следом все мои спутники, вооружившиеся, кто чем успел. Я не знал, что и думать, и тут на моё плечо легла чья-то большая рука. Я обернулся, и, увидев Лихура, посторонился.

Оттеснив нас, он величественно вышел вперёд, в упор пронзительно посмотрел на львов, кивнул головой и издал негромкий рокочущий звук. Оба льва, словно котята, припали на передние лапы, завертелись и большими прыжками скрылись в траве. Мы замерли, ошеломлённые происшествием, а Лихур обернулся и засмеялся, брызнув золотистыми лучиками своего кошачьего взгляда. Он откровенно веселился, глядя, как Син скребёт пятернёй затылок, Сагни удивлённо гримасничает, Рахур терзает рыжую щётку усов, а Акти хмыкает в отросшую бороду. Я так понял, что два местных царя зверей, пришли поклониться вожаку, безоговорочно признавая его первенство, а заодно попросить прощения за прошлое недоразумение. Естественно, извинение принято, и инцидент исчерпан. Кому сказать, не поверят!

Даже при нашем зверском аппетите осилить такую груду мяса мы не сумели, и Рахур принялся заготавливать еду впрок. Но и тогда часть туши осталась на прокорм местным гиенам, стая которых крутилась неподалёку.

Всё закончилось хорошо, но по непонятной причине моё настроение начало почему-то портиться. Я отошёл, поднялся на холм и стал рассматривать багровые закатные облака, клубящиеся, будто зарево от горящей за горизонтом земли. Почему-то мир стал каким-то тусклым и тревожным. Природа будто о чём-то предупреждала, а я мучительно пытался понять, что бы это значило. И