То, что он попал, причем сильно, Юхим понял почти сразу. Ну, как только осознал себя женатым человеком. Но насколько сильно, выяснилось как раз перед отправлением в этот долгожданный поход, в котором он надеялся вернуться к прежней, горячо любимой им жизни сечевика. Сообщение, что у него будет ребенок (сын, конечно!), поломало все планы и намерения. Смело их, как веник сметает пыль с пола.

«Сын[17]. У меня будет сын!»

Раньше Юхима совершенно не волновало, есть ли у него потомки от его не таких уж частых тесных контактов с женским полом. К жене он успел привязаться, но все же не так сильно, как к Сечи и товариществу казаков. Да и не ожидал Срачкороб такого сообщения, ведь в первом браке детей у Ганны не было. Казалось бы, чего планы менять? Только они сами поменялись.

В тот момент, когда сечевик понял наконец (через добрую минуту после произнесения женой), ЧТО она сказала, именно в этот момент казак пропал окончательно и бесповоротно. Гнездюком[18]стал не только формально, но и в душе.

Прямо скажем, не все казаки были выдающимися интеллектуалами, хотя и полные дураки там долго не жили. Но уж чутье-то у них имелось у всех, во всех смыслах чутье. Ненормальность поведения Срачкороба многих спровоцировала на попытки вышутить того, кто не раз, иной раз очень болезненно, вышучивал их. На него посыпались подколки и обидные вопросы, с каждой минутой все больше.

Пока казакам приходилось грести и то и дело переставлять паруса, не до облаивания расслабившегося юмориста им было. Сидел Юхим на верхней палубе – здоровье не позволило ему долго сидеть за веслом, – остальные занимались своими делами. Но вот когда каторга вышла в море, поймала почти попутный для движения на юг северо-восточный ветер, раздался приказ убрать весла внутрь. Многие не остались на гребной палубе, вылезли на верхнюю, где быстро обнаружили совершенно идиотски улыбающегося Срачкороба. Вот тогда и началось.

Счастье счастьем, а предаваться ему в момент, когда тебя окружили недружественно настроенные личности, мог бы разве что Будда. Пришлось Юхиму выныривать из нирваны и отвечать разухарившимся товарищам, им до этого неоднократно обиженным. Злость, что его выбили из состояния счастья и покоя, помогла ему быстро поставить обнаглевших на место.

– А ты…

– Ну не ты же!

– Да мы с кумом!..

– А я с кумой.

Вокруг послышались смешки. Кто-то тут же подхватил:

– А он баб не любит!

– Да-да… – Уже мысленно торжествовавший посрамление многократно унижавшего его человека Степан Лобода завис, как комп с экспериментальной виндой. Хотя такое сравнение здесь прийти в голову могло только одному человеку, на корабле отсутствующему, но привычные термины тех лет – был ошеломлен, оглушен, обескуражен – хуже отражают сложившуюся ситуацию. Мосластый блондин – порядочно отросшая щетина на лице и голове почти не была у него заметна – Степан открывал и закрывал рот, пучил глаза, громко испортил воздух, но выйти из ступора не мог.

– Чего «да»? Не надо мне этого, другого согласного ищи, а я не содомит.

– Юхиме, а может, он тебя полюбил?!

– Так у Юхима жена есть! Говорят, бой-баба, мигом эту любовь скалкой выбьет!

Один из мигом перешедших на сторону Срачкороба казаков сопроводил свою шутку дружеским тычком в спину незадачливого Лободы и попал по почкам. От боли к неудачливому противнику Срачкороба вернулась способность говорить, и он возопил:

– Да чего ты квакаешь?!!

– Смотри лучше, щоб самому в чужой пасти не квакнуть, с миром прощаясь.

Прав был еще не написанный Штирлиц. Последняя фраза запоминается, а этот ответ Юхима в споре стал последним – опять сменился ветер, и капитаны кораблей разогнали экипажи по гребным палубам и к парусам. А вспомнили эту фразу как очередной пример пророчества или умения насылать проклятия. Последнее святым вроде бы несвойственно, только Срачкороба ведь и колдуном числили. Больше попыток перешутить святого человека никто не делал.

Если Срачкороб забрался на идущую в арьергарде каторгу – из-за протеста против «неправильного колдовства» по кодированию его от алкоголизма – и переживал изменение своего семейного статуса, привыкал к мысли, что вскоре будет отцом, а заодно ставил на место вздумавших шутить над ним, то Аркадий путешествовал на флагманской баштарде. Там же пребывал и командир этой эскадры Васюринский.

Поразмышлять нашлось время и у попаданца. Ивану довелось много внимания уделять управлению эскадрой и наведению порядка среди палубной команды флагмана. Составляли ее в основном греки – все как на подбор с жуликоватыми или откровенно зверскими физиономиями. В подавляющем большинстве они имели пиратский опыт, не говоря уж о контрабандистском. Грек-моряк и не контрабандист – оксюморон. Но вот с дисциплиной у гордых потомков эллинов были проблемы. Наиболее серьезные регулярно лечились веревкой и мешком, с судопроизводством по казацкому закону, однако если всех перевешать и утопить, то кто будет работать с парусами? Воспитанием прожженных авантюристов и разбойников вынужден был заниматься наказной атаман, а Москаль-чародей погрузился в размышления. Нарушать их никто не решался, связываться со знаменитым колдуном без крайне уважительной причины… таких дураков или совсем отмороженных на корабле не нашлось.

«Просто чертовщина какая-то! И время другое, и возможности-люди совсем иные, а столько параллелей… обалдеть. Наверное, и в Древнем Египте нечто подобное творилось. Война началась, а самого нужного оружия дико не хватает, приходится клепать его, закрывая глаза на качество. Ничто не ново под Луной. Помнится, тэтэшки довоенного и военного выпуска отличались кардинально, а теперь и у нас та же история».

Попаданец лениво в который раз размышлял о наверняка неслучайном сходстве ситуации, перемещаясь из промцентра Малой Руси в армию, везя с собой все склепанные за последнее время револьверы и кулевринки. К скорострельным, казнозарядным, нарезным трехфунтовым кулевринкам, с конической формой дна каморы, из особо прочной марганцевистой бронзы особых претензий не было. Разве что главным неудобством стала необходимость серьезно освинцовывать цилиндрическую часть снарядов – для предупреждения ураганного износа нарезов в стволе. Снабдить их вместо освинцевания более прогрессивными медными поясками пока не получалось – слетали они при выстреле. Несмотря на малый калибр, пушки удались, попаданец ими гордился. Добивали они куда дальше и при этом точнее, чем артиллерия всех потенциальных противников. А их снаряды – не шарообразные, а цилиндры с коническим наконечником – с взрывчаткой внутри по разрушительности превосходили куда более солидные ядра тех же турок.