Я снова пожала плечами. Мать беспокоилась все сильнее.

– Ты обращалась за помощью? С кем-нибудь говорила?

Я фыркнула, представив, насколько бесполезной в подобной ситуации окажется маленькая докторша, утопающая в своей одежде.

«Итак, Брюс, ваш парень», – начала бы она, листая блокнот.

«Бывший», – поправила бы я.

«И вы думаете об усыновлении…»

«Об избавлении».

– Ты беременна, – заявила мама.

Я застыла, уронив челюсть.

– Что?

– Кэнни. Я твоя мать. Матери такое чувствуют.

Я плотнее завернулась в полотенце, надеясь, что это не очередная тема, на которую моя мама и Таня заключали пари.

– И выглядишь ты точно так же, как я, – продолжала она. – Вечно уставшей. Когда я была беременна тобой, то спала по четырнадцать часов в сутки.

Я ничего не сказала. Не знала, что сказать. Понятно, что рано или поздно мне придется с кем-то обсудить этот вопрос, но сейчас просто не находила нужных слов.

– Ты уже думала об именах?

– Я не думала ни о чем, – ответила я с коротким хриплым смешком. – Ни о том, где я буду жить, ни что буду делать.

– И ты собираешься… – мать деликатно умолкла.

– Похоже на то, – сказала я.

Ну вот. Сказала вслух. Сделала реальностью.

– Ох, Кэнни!

Теперь ее голос звучал одновременно и восторженно и обреченно. Первое, видимо, от перспективы стать бабушкой (в отличие от меня мать как раз склонна ворковать над всем, что ездит в коляске). А второе от того, что ни одна мать не пожелает дочери оказаться в подобной ситуации.

Но я оказалась именно в ней. Я четко осознала это тогда, в раздевалке. Вот что должно произойти – у меня будет ребенок. Брюс, не Брюс, разбитое сердце, не разбитое. Вот он, правильный выбор. Более того, сама судьба. Так должна развиваться моя жизнь. Я просто хотела, чтобы тот, кто спланировал для меня все это, дал еще парочку подсказок о том, как я буду обеспечивать себя и ребенка. Но если Бог не собирался со мной об этом говорить, я во всем разберусь сама.

Мама встала и крепко меня обняла, что оказалось довольно мерзко, ведь мы обе были мокрыми после бассейна, а полотенце закрывало ее спереди лишь частично. Но все равно приятно, когда тебя обнимают.

– Ты не злишься? – спросила я.

– Нет, нет! Как я вообще могу на тебя злиться?

– Потому что… ну. Я не хотела, чтобы так все вышло, – пробормотала я, ненадолго прижимаясь щекой к ее плечу.

– Так всегда выходит. Все всегда случается не так, как ты рассчитываешь. Думаешь, я хотела рожать вас с Люси в Луизиане, за миллион километров от моей семьи, среди жутких армейских врачей и тараканов размером с большой палец?

– По крайней мере, у тебя был муж, – сказала я. – И дом. И планы…

Мама потрепала меня по плечу.

– Мужья и дома приходят и уходят, – произнесла она. – А что касается плана… мы его придумаем.

Она не задала вопрос на миллион баксов, пока мы не вытерлись, не оделись и не сели в машину.

– Я так полагаю, отец – Брюс.

Я прижалась щекой к прохладному стеклу.

– Верно.

– И вы не сошлись обратно?

– Нет. Это вышло…

И как мне объяснить матери, что произошло?

– Неважно, – внезапно произнесла она, положив конец моим попыткам придумать эвфемизм для перепихона из жалости.

Обратно домой мы ехали мимо индустриального парка и фруктово-овощного магазина, перевалили через гору. Все было таким знакомым – в детстве я проезжала здесь миллион раз. Субботним утром мы с мамой плавали, затем вместе ехали домой, наблюдая, как просыпается спящий город, по дороге заезжали за теплыми бейглами и свежевыжатым апельсиновым соком, а потом завтракали впятером, всей семьей.

Теперь все выглядело по-другому. Деревья стали выше, дома – обшарпаннее. На нескольких опасных перекрестках появились новые светофоры, новые дома с грубыми деревянными стенами и рваными газонами на улицах, которых не существовало, когда я училась в средней школе.

И все же мне было так хорошо и спокойно снова ехать вместе с мамой. Я могла почти притвориться, что Таня осталась в квартире своей обсессивно-компульсивной зависимой бывшей подруги и ушла из жизни моей матери… и что отец не бросил нас насовсем… и что мое нынешнее положение совсем иное.

– Собираешься рассказать Брюсу? – после долгого молчания спросила мать.

– Не знаю. Мы сейчас не то чтобы разговариваем. Я думаю… я уверена, что, расскажи я ему, он попытается меня отговорить, а я не хочу, чтобы меня отговаривали. – Я сделала паузу, подумала. – И просто мне кажется… если бы я была на его месте, в его положении… думаю, это довольно тяжелая ноша, знать, что у тебя в этом мире где-то есть ребенок…

– Ты хочешь его в свой жизни?

– Дело в другом. Он достаточно ясно дал понять, что не хочет быть частью моей жизни. А вот захочет ли он быть частью, – я запнулась, пытаясь впервые произнести эти слова вслух, – жизни нашего ребенка…

– Ну, тут не ему решать. Алименты все равно вынь да положь.

– Фу, – скривилась я, представив, как придется тащить Брюса в суд и оправдываться перед судьей и присяжными.

Мама продолжала говорить: о совместных фондах, и сложных процентах, и о телевизионном шоу, которое она видела, где работающие матери устанавливали скрытые видеокамеры и обнаруживали, что няни нерадиво следили за детьми и вместо работы наслаждались мыльными операми или висели на телефоне с Гондурасом за счет нанимателя. Все это напомнило мне Макси, болтающую о моем финансовом будущем.

– Ладно, – сонно сказала я маме; мышцы после плавания приятно отяжелели, а веки сами собой начали опускаться. – Никаких гондурасских нянь. Обещаю.

– Может, Люси будет немного помогать. – Мама взглянула на меня, когда мы остановились на красном светофоре. – Ты уже ходила к гинекологу?

– Пока нет. – Я широко зевнула.

– Кэнни!

Она продолжила читать мне лекции о питании, физических упражнениях во время беременности, о том, как она где-то слышала, что витамин Е в капсулах может предотвратить растяжки. Я позволила глазам закрыться. Мамин голос и шуршание шин убаюкивали, и когда мы свернули на подъездную дорожку, я уже почти полноценно спала. Матери пришлось меня потрясти, чтобы разбудить, и тихо позвать по имени.

Удивительно, что она отпустила меня в Филадельфию тем вечером. И, как бы то ни было, я возвращалась домой с багажником, набитым примерно пятью килограммами расфасованной по контейнерам индейки и пирога. И то я смогла уехать только после клятвенного заверения, что утром первым делом запишусь на прием к врачу и что мать скоро сможет приехать ко мне в гости.

– Обязательно пристегивайся, – сказала она,