женщины», «Мужество исцелять» и «Главное не то, что ты ешь, а то, что ест тебя». На окне болталась висюлька в виде радужного треугольника, и, что хуже всего, на столе стояла пепельница.

– Она курит?

Мама прикусила губу:

– Пытается бросить.

Я потянула воздух носом. И точно, «Мальборо» и благовония. Фу. Зачем ей понадобилось расставлять свои руководства по самопомощи и распространять запах своих сигарет в моей комнате? И где мои вещи?

Я повернулась к матери:

– Знаешь, мам, ты могла просто заранее рассказать мне обо всем. Я бы приехала и забрала все свое.

– О, мы ничего не выкидывали, Кэнни. Все в коробках в подвале.

Я закатила глаза:

– О, мне прям полегчало.

– Слушай, извини, – сказала мама. – Я пытаюсь найти компромисс…

– Нет, нет, – отрезала я. – Компромисс предполагает учет интересов всех сторон. А это, – я обвела ткацкий станок, пепельницу, плюшевого дельфина, лежащего на футоне, – учитывает интересы только одного человека и полностью имеет интересы другого. Совершенно эгоистично. Совершенно нелепо. Это…

– Кэнни, – внезапно сказала Таня.

И ухитрилась же подняться по лестнице так, что я не услышала.

– Прошу прощения! – рявкнула я, захлопнула дверь у нее перед носом, заперла и получила извращенное удовлетворение, слушая, как Таня дергает ручку.

Мама по привычке начала опускаться туда, где раньше стояла моя кровать, спохватилась на полпути и устроилась на Танином рабочем стуле.

– Кэнни, послушай, я знаю, ты в шоке…

– Ты совсем спятила? Это просто нелепо! Всего-то один паршивый звонок! Я бы приехала и забрала свои вещи…

Мама выглядела очень несчастной.

– Прости меня, – снова повторила она.

В итоге на ночь я не осталась. После того визита я первый и на тот момент последний раз обратилась к специалисту. Медицинская страховка «Икзэминера» покрывала десять визитов к доктору Блум, крохотной, похожей на сиротку Энни женщине. Ей пришлось так отчаянно строчить в блокноте, пока я рассказывала всю историю о сумасшедшем отце, плохом разводе и матери-лесбиянке, что я невольно стала за нее волноваться. К тому же она как будто меня побаивалась и все время отставала от сюжета моей жизни на парочку поворотов.

– Так, давайте вернемся назад, – говорила она, когда я резко перескакивала от недавних злодеяний Тани к неспособности моей сестры Люси удержаться на работе. – Ваша сестра зарабатывала на жизнь стриптизом, а ваши родители этого не замечали?

– Это было в восемьдесят шестом, – отвечала я. – Отец ушел. Моя мама как-то пропустила, что я спала с замещающим учителем по истории и успела набрать двадцать кило за первый год учебы в институте. Так что да, она искренне верила, что Люси до четырех утра каждое утро нянчится с детьми.

Доктор Блум, прищурившись, заглядывала в свои записи.

– Так, а учителем истории был… Джеймс?

– Нет-нет. Джеймс был из команды. Джейсон – поэт. Билл – парень в колледже, а Брюс – нынешний.

– Брюс! – радостно восклицала доктор, обнаружив имя в своих записях.

– Но я очень беспокоюсь, что… ну, понимаете, что я с ним играю или вроде того. – Я вздохнула. – Я не уверена, что действительно его люблю.

– Давайте на минутку вернемся к вашей сестре, – говорила доктор, все быстрее листая свой блокнот, а я ждала, стараясь не зевать.

Вдобавок к полной неспособности успевать за сюжетом доктор Блум подрывала доверие к себе манерой одеваться. Такое ощущение, что она не знала о существовании отдела с вещами маленького размера. Рукава вечно прикрывали руку целиком, а юбка едва ли не волочилась по полу. Я открылась насколько смогла. Отвечала на вопросы, когда она мне их задавала, но я не доверяла ей по-настоящему. Как можно доверять женщине, у которой чувства стиля еще меньше, чем у меня?

В конце курса она, вообще-то, не объявила меня исцеленной, но дала два совета.

– Во-первых, вы не можете повлиять на действия кого-то в этом мире. Ни вашего отца, ни матери, ни Тани, ни Лизы…

– Люси, – поправила я.

– Точно. Итак, вы не можете контролировать, что они делают, но вы можете контролировать свою реакцию на их действия… разрешите ли вы этим действиям свести вас с ума, занять все ваши мысли, или вы внимательно рассмотрите действия близких и осознанно ограничите их влияние на вас.

– Ладно. А второй совет?

– Держитесь Брюса, – серьезно сказала она. – Даже если не думаете, что он «тот самый». Он рядом – и это хорошая поддержка. Я думаю, его помощь понадобится вам в ближайшие месяцы.

Мы пожали друг другу руки. Она пожелала мне удачи. Я поблагодарила ее за помощь и сообщила, что у «Ма Джоли» в Манаюнке идет большая распродажа и что у них есть вещи ее размера. На этом мой опыт терапевтической помощи закончился.

Хотела бы я сказать, что за годы, прошедшие с тех пор, как Таня и ее ткацкий станок, ее боль и плакаты переехали в мамин дом, стало проще. Увы. Не стало. Во всем, что касается навыков общения, Таня – полное бревно. Вот как людям, бывает, медведь на ухо наступил в плане музыки, так ей – в плане нюансов, тонкостей, эвфемизмов, светской болтовни и лжи во благо. Спроси Таню, как дела, и получишь полное и подробнейшее описание ее последнего потрясения на работе/в области здоровья, дополненное приглашением взглянуть на ее последний хирургический шрам. Скажи ей, что тебе понравилась ее готовка (и это будет откровенная ложь), и она забросает тебя бесконечными рецептами, присовокупив к каждому историю: мама готовила это для меня, помнится, в ночь, как вернулась домой из больницы…

При всем этом она невероятно уязвима, склонна разрыдаться на публике и устроить истерику, после которой обычно запирается в моей бывшей спальне, или гневно уходит прочь, если дело происходит вне дома. А к нашей матери она так липнет, что просто раздражает донельзя. Ходит за нею всюду, как влюбленный щенок, всегда тянется взять ее за руку, поправить волосы, сделать массаж ног, подоткнуть одеяло.

– Больная, – вынес вердикт Джош.

– Незрелая, – сказала Люси.

– Я не понимаю, – качала головой я. – Когда над тобой так трясутся, может, это и приятно… где-то с неделю, а потом хватит. В чем загвоздка? Где эмоциональный подъем? И вообще, о чем они разговаривают?

– Ни о чем, – отозвалась Люси.

Мы втроем приехали домой на Хануку и теперь сидели в гостиной. Гости разошлись по домам, мать с Таней легли спать. Мы рассматривали свои подарки от Тани. Мне достался шарф радужной расцветки («Можешь надеть его на прайд-парад», – предложила Таня). Джошу перепали варежки в тех же цветах, а Люси – странный на вид моток пряжи, который, как объяснила «рукодельница», был муфтой.

– Это