– Ты кто? – спросил Игорь мужика.

– Я Виталий, а ты кто? Ворвался, как к себе. Я счас милицию вызову, вот!

– Уже, – грубо сказал Игорь.

– Что уже? Тонька, ты милицию вызвала? – мужик злорадно осклабился.

– Милиция тут уже, – и Игорь вытащил из кармана удостоверение. – А ты внук Клавдии Коровиной?

– Да, я ее внук, а чего случилось-то? Где бабка, и чего ты приперся. Думаешь если ты милиция, так я тебя боюсь? А мне нечего бояться, живу, как хочу. У нас в стране демократия. Свобода – каждый делает, что хочет. Так где бабка-то. Наверное, привела тебя, чтобы нас выселить, квартира-то ее, вот и задумала нас отсюда вышвырнуть. А вот фиг ей, мы тут прописаны и не уйдем. Я законы знаю.

– Да замолчи ты, пьяница несчастный, – сорвался Игорь, – умерла твоя бабушка. Уже несколько дней прошло. Вот я и пришел узнать, кто и как ее будет хоронить. Я думал, что ее уже похоронили, а ты даже и не знаешь, что ее больше нет.

– Как, бабушка умерла? Уже несколько дней прошло? А что же нам никто не сообщил? – Виталик смотрел широко раскрытыми глазами, и по его щекам текли грязные слезы. Он вытирал их грязным кулаком, а мокрый кулак вытирал о грязные штаны.

   Игорь брезгливо отвернулся и стал искать, обо что бы вытереть руки, но не нашел и вытер ладони о джинсы.

– Участковый должен был сообщить. Он что, не приходил?

– А, может и приходил, только мы не открывали. Мы бы и тебе не открыли, если бы ты не трезвонил так настойчиво. – Антонина забежала вперед. – А что, теперь квартира наша насовсем, коль бабка окочурилась?

   Совершенно неожиданно Виталий сорвался с места, подскочил к своей подруге и залепил ей звонкую пощечину.

– Сука, родная бабка умерла, а ей квартиру подавай. – Сука, сука!

   Антонина упала навзнич и запричитала:

– Это тебе она родная бабка, а мне кто? Ну, кто она мне? Никто. Но вот я ее все же любила. Она мне доверила свою пенсию получать по доверенности в сберкассе, а не тебе. Вот тебе и родная, а не доверяла, а мне доверяла.

– Я что-то не понял, вы получали ее пенсию и…

– И пропивали, – закончил Виталий начатую Игорем фразу. – А на что, ты думаешь, мы живем. Мясо, молоко, хлеб – на что покупаем. Вот на бабкину пенсию и покупаем. Вон мясо еще на сковороде осталось, видишь?

– Вижу, – пробурчал Игорь, – когда вы последний раз мясо-то ели? Или в переводе с вашего языка окурки это мясо?

– Окурки? Ах, да, как же это они попали в сковороду? Тонька, сука, это ты мясо съела, и окурки положила, думала, я не отличу мясо от окурков.

   Тонька поднялась с пола, быстро подскочила к мужу и вцепилась обеими руками в волосы.

– Ах ты, свинья грязная, сам сожрал все мясо, а на меня решил свалить.

– Пусти, тварь, убью! – Виталий кулаком сунул Антонине под дых, та охнула, отпустила его волосы и свалилась на пол.

   Игорь безнадежно вздохнул, плюнул под ноги и быстро вышел из квартиры.

   Постояв на лестничной площадке, немного успокоившись, он решил позвонить к соседям. За двумя дверьми стояла тишина, зато третья дверь открылась, не дожидаясь звонка.

– Что это вы тут звоните? Проверяете, есть ли кто дома или нет, а потом будете грабить? – на пороге стояла маленькая сухонькая старушка, похожая на сухой гриб. На голове у нее был светло-желтый пушок, рот провалился за неимением зубов. На Игоря смотрели внимательные выцветшие, когда-то, видимо синие глаза. В руках у нее была огромная скалка, естественно для обороны. Игорь непроизвольно засмеялся. Бабушке было лет сто, не меньше, а вот, поди ты, смелая какая!

– Извините, я из милиции. Был вот в 44 квартире, тут проживает внук Клавдии Коровиной, но они вместе с женой пьяны, я не добился от них, чего хотел.

– А ну покажи документ, пока не покажешь, разговора не будет, – бабушка перешла на “ты”. Видимо, воров она уважала больше, чем милицию. Или же, наоборот, считала работников правоохранительных органов родными людьми.

   Игорь вытащил удостоверение и протянул его бабульке. Та внимательно разглядела фотографию, посмотрела в лицо Игорю и сказала:

– Проходи! – Отступив в прихожую, пропустила Игоря в квартиру. – Проходи в кухню, я тебя сейчас киселем угощу. Вкусный! Малиновый. Вот, пей, – быстро налила из кастрюльки кисель в большущий бокал. Вот оладушки, мягкие, на сметане.

   И, Игорь, почему-то подчинился бабульке. Усевшись на стул, взял в одну руку бокал с киселем, другой подцепил оладушек, и стал есть. Кухня была чистенькой, беленькой, стол застелен цветастой клеенкой, на подоконнике в горшках цвела герань, четыре разных цвета, на окне колыхались беленькие в синий горошек занавески. Игорь облегченно вздохнул, вспомнив квартиру напротив.

   Ешь, ешь, милок, ко мне гости нечасто заходят, я всякому рада, даже милиционеру, – наивно говорила бабушка. Ты ешь, а я тебе пока расскажу про этих, Витальку и Тоньку. Не жена она ему. Жена ушла, хорошая женщина. Двое деток у них, два мальчика, большие уже, одному лет 18, другому уж 15 наверное. Не выдержала, бедняжка, уехала к своей матери в Саратов. А эту он, Бог знает, где нашел, на помойке может. Вот как получат пенсию Клавы, так сразу на всю покупают выпивку, это чтобы часто в магазин не ходить. Пьют, дерутся, не знают ни часов, ни минут. Днем спят, ночью воюют. Мы с соседями участковому жаловались, толку никакого. Как же – прописан тут Виталик, куда его деть-то. Это если б при Советской Власти нашли бы куда деть – или в больницу отправили, где выпивох лечат, а то и в лагерь, где насильно этих же выпивох заставляют лечиться. А может, и посадили бы за тунеядство. Может, он там бы поумнел. А теперь-то что? Кому это надо. Да и Клаве жалко его – внук все-таки родной. Она его одна растила, дочка то с мужем давненько ушли на тот свет. Трудно ей было. Учился он в институте, получил хорошее образование, механик он высшей категории, работал каким-то начальником на заводе. Там и познакомился со своей Аллой, поженились. И все было бы хорошо, Алка баба добрая и хозяйственная и с Клавдией мирно жили. Но тут вот эти перестройки, остался он без работы, квартиру не успел заработать, скакал с одной работы на другую, пить научился и все прахом пошло. Алка собрала детей и сумки и укатила к матери, а Виталик стал