Хелен ловила каждую эмоцию, каждый всплеск. Это было важно. Она с большим уважением относилась к своим… нет, не врагам, оппонентам, и надо было знать, не прошла ли эта разболтанно-грациозная, чуть угловая девчонка полный курс подготовки где-нибудь в швейцарских Альпах или скорее, судя по красивому тёмному цвету кожи, на тренировочной базе в центральной Африке. Конечно, такая многоходовка была бы перебором даже с точки зрения Грегори, но проверить стоило. Можно замаскироваться от псионика, можно изобразить эмоции, но подделать их невозможно. Ты или испытываешь что-то, или нет. Мулатка не притворялась, она действительно чувствовала себя чужой в роскоши флаера, много открытого пространства её настораживало, а стекло двери соплячка воспринимала как некую защиту. Интересно, девчонка понимает, что эти чувства с головой выдают её? Вернее, в данном случае, подтверждают её историю.

– Покатай нас, – Хелен отключила микрофон и сняла очки, поймав облегчение с ноткой разочарования от своей гостьи. – Привет. Узнала?

– Привет. Ещё на камерах.

Почему-то тянуло улыбнуться. Судя по тщательно подавляемому страху, девчонка уже успела напридумать себе всяких ужасов. Интересно, что она ожидала увидеть под очками Хелен? Вертикальный разрез зрачка или жуткие бездонные провалы? А увидела нормальные, большие, черные глаза. Очень красивые глаза, и так не только сама Хелен считала. Она чуть сменила позу, с удовольствием ловя интерес и даже позволяя тонким «щупам» пси-поля прикасаться к своей ауре. Ничего необычного девочка почувствовать не могла, маскировка Хелен была отточена годами.

– Хочешь посмотреть на меня? – «Ммм… О да, это будет вкусно». Хелен, не удержавшись, чуть прикусила губу в предвкушении. Некоторые её собеседники, разного пола, часто воспринимали такие жесты как заигрывание. В чем-то они были правы, конечно… Если можно считать заигрыванием сервирование стола.

– Да, хочу. А можно?

– Можно, конечно, только отъедем подальше. Там в гостинице псионик живёт, для неё это перебором будет, – Хелен представила белобрысую оперативницу и почувствовала, как улыбка приобрела хищные оттенки. Играть с гостями с Терры ей нравилось, главное – не перегнуть палку, хотя вроде команда была не тупой и крайних мер предпринимать пока не собиралась. «А девчонка эмоции читает? Это может оказаться забавным…» Хелен на миг даже подумала отказаться от своего плана, мулатка была интересным существом, но соблазн оказался слишком велик. Она глянула в окно и, прикинув, что они уже достаточно отлетели от любопытных поисковых жгутов террянской шпионки, скинула маскировку.

Это было… чудесно. Девчонка не обманула её ожиданий, и теперь Хелен, блаженно прикрыв глаза, наслаждалась своей гостьей. В человеческом языке не было подходящих слов, чтобы описать, что она сейчас чувствовала, и даже сравнение с сексом было бы слабым. Чистый, первозданный ужас сковал мулатку, причудливо смешавшись с восхищением. Ужас – быть поглощённой этой первозданностью, и восторг, желание быть поглощённой, раствориться в бесконечности… Хелен чувствовала, что девчонка видит Смерть. Ту самую, лежащую у истоков мира, Смерть, рождённую Жизнью. Две грани, два воплощения одного мироздания, основа, без которой не может существовать Вселенная. Ужас девчонки был великолепен в своём совершенстве, им можно было любоваться как каплей чистейшей росы или заряженным кристаллом питания кибермозга, как звёздами, холодными и прекрасными, или огромными, жаркими, грозными и не менее красивыми. Хелен застонала в истоме и поняла, что девочка тоже ловит кайф, кайф неизбежности… неизбежности Смерти, не физической смерти, а чистой, абсолютной…

Она заставила себя остановиться, не желая опустошать мулатку, которая погружалась всё глубже и глубже. Хелен не планировала ни убивать, ни забирать девочку, а самоконтроль позволял не хватать всё и вычерпывать до дна, а смаковать удовольствие. Да, она могла бы заполучить всё и сразу, но зачем? Кажется, во флаере рядом с Хелен сидел живой генератор чистейших, насыщенных эмоций, так к чему резать курицу, которая несёт золотые яйца? Хелен в жизни такого не видела, это было интересно и даже… перспективно. Неожиданная мысль – а ведь эта девочка могла бы стать её другом, – удивила и даже неприятно поразила. Вернее, не сама мысль, а сопроводившая её грусть. Что за бред! Нашла, о чём жалеть… К тому же всё равно уже поздно: Хелен оборвала контакт, «отпустив» девчонку, и сейчас из той, как из многих других прежде, хлестнёт страх или раболепие, липкие и неприятные. Мерзкое послевкусие, но увы, убирать его Хелен так и не научилась. И она не сразу поняла, что происходит, когда её накрыла волна тепла, и полный сочувствия голос произнёс, сбиваясь от волнения:

– Как? Как такое могло случиться? Это же… Ты же…

– Я? Не мёртвая, – Хелен открыла глаза, глядя на девочку. В её лицо ещё не вернулись краски, дорожки холодного пота поблёскивали на висках, в глазах плескался страх – но это был страх не перед Хелен, а за неё, и это было совершенно непонятно и… восхитительно. Чёрт побери, да она не помнила, когда последний раз ощущала такое! – Но и не живая.

– Но как?!

– Иногда… – Хелен заговорила, не совсем понимая, почему вообще отвечает. – Иногда мертвяки, зомби, умертвия, называй, как хочешь, забирают людей, стоящих на грани смерти, к себе, к своим хозяевам, в мир смерти.

– З-з…зачем?!

И Хелен сначала ответила, а потом сообразила, что сделала:

– Зачем? Не поверишь, для развлечения. Там смертельно скучно, и такие, как я, вносят им частичку веселья, эмоций. Совсем немного. Как тоненькая щёлка в затхлом закрытом трюме, забитым людьми, даёт слабый приток свежего воздуха, за глоток которого пленники готовы перегрызть друг другу глотки… – Хелен осеклась. Она поняла, что происходит, и рассердилась на себя. Понятно, как перед ней раскрылась девочка: у соплячки, пусть и невероятно сильной, против Хелен не было ни единого шанса, но сама-то она какого чёрта повелась на вкусняшку?! «Ладно, детка, а что ты на это скажешь?» – Хочешь посмотреть?

– И… Это можно как-то… С этим можно что-то сделать? – потом Инге явно поняла, о чем её спросили. – В смысле – посмотреть?

В вопросе смешались страх и любопытство. Хелен хмыкнула и стала снимать блузку, хотя всё её существо восставало против того, что она собиралась сделать. Но Хелен не останавливалась: знала, что в итоге окажется в выигрыше. Скомкала дорогую ткань, бросила на сиденье. Девочка с удивлением уставилась на Хелен, и та кивнула: сама она уже давно привыкла к виду тонкой чёрной мембраны, покрывающей тело, но для Инге это оказалось сюрпризом. Она-то, наверное, думала, что на Хелен перчатки…

– Я сбежала от них. Не сама, мне помогли. Они гонялись за мной, но потом Она решила, что с меня хватит, и они отстали…

Вздохнув, Хелен собрала матовую плёнку в складку чуть выше запястья и потянула с руки, как перчатку. Боль, словно охотник, долго сидевший в засаде, радостно накинулась, вгрызлась; Хелен отвернулась, закусив губу, но больше уже для вида: как она и думала, ужас, отторжение и сопереживание Инге оказались сильнее, начисто смыв всё остальное. Хелен не надо было смотреть на руку, она прекрасно знала, что сейчас видит девочка: лопающуюся кожу, пальцы, которые с хрустом изгибаются самым невероятным образом, вздувшиеся вены…