– Давай сюда! Простите, сударыня.

Сашенька отвернувшись к окну, молчала, надеясь, что Климент Сильвестрович не удосужится разглядеть посетительницу, но тот, подав бумажку, обернулся, а узнав, радостно воскликнул:

– Марья Никитична! Какими судьбами?

– Здрасьте!

– Когда заметочка-то выйдет?

– Что ты мелешь? – изумился Лябзин. – Эй, Челышков, ну-ка фасом повернись. Откуда круги под глазами? Пил небось всю ночь? А ну дыхни!

– Что вы, Андрей Архипович! Это почки! На Кавказе застудил!

– Почки… – Лябзин недоверчиво покрутил пером.

– А насчет Марьи Никитичны… Она с неделю назад ко мне приходила, расспрашивала, вот и интересуюсь, когда напечатает.

Лябзин от полнейшего непонимания головой потряс:

– Где напечатает? Что?

– В газете заметку. Она репортер!

– Боже правый! – Ротмистр, не разделявший идей феминизма, с неприязнью оглядел Сашеньку. – Куда мы катимся? Врачихи, училки, теперь вон – репортерши. Того и гляди, бабы в полицию проберутся!

Сашенька от возмущения кашлянула.

– Простите, вырвалось, – вовсе не извиняющимся тоном произнес Лябзин. – К сожалению, сударыня, очень занят…

– Но…

– И на суде не присутствовал! – Лябзин с ухмылочкой показал пером на околоточного: – Вон, Челышкова допросите, он свидетелем на процессе проходил. Всего доброго!

– Господин ротмистр! – Поняла, что надо сразу переходить к сути, Сашенька. Какой леший принес сюда Челышкова? – Я хочу заявить об исчезновении женщины! Дондрыкина Матрена Ипатьевна. Вчера вечером вышла из дома и не вернулась.

– Дондрыкина? – Лябзин почесал пером за ухом. – Климент Сильвестрович, не с твоего ли околотка?

– С моего! Но я ничего такого не слышал.

– И не услышите, – перебила Сашенька. – Ее убил собственный приказчик. Телепнев!

– Кто-кто? – хором переспросили полицейские.

– Телепнев Козьма Сысоевич! – Сашенька решила изложить версию, ей самой казавшуюся наиболее правдоподобной. – Я вчера у Матрены Ипатьевны в гостях была. Говорили про Пашку – это бывший приказчик Осетрова. Они с Дондрыкиной пожениться хотели, но он поехал в деревню и не вернулся. На самом деле Пашка никуда не ездил. Его убили!

Челышков кашлянул:

– Андрей Архипович, Пашка этот в деревне на другой женился. Дондрыкина, знаете-с, раньше…

– Знаю! – оборвал его Лябзин.

– А Сидор Муравкин видел, как Пашку убивали, – продолжила вываливать факты Сашенька. – За что Телепнев и его убил, а голову подкинул Осетрову. Вчера вечером Дондрыкина про то догадалась и поехала к Телепневу с пистолетом.

– Поехала? – спросил Челышков.

– Да! В «эгоистке».

– Они ведь под одной крышей живут, – напомнил Климент Сильвестрович.

Полицейские многозначительно замолчали. Сашенька и сама поняла, что изложила дело путано и сбивчиво. Попробовала убедить со второй попытки:

– А сегодня, когда я пришла к ней, кинулся на меня с ножом!

– Кто? – не понял Лябзин.

– Телепнев, конечно!

– И как же вы спаслись? – спросил он с ехидцей.

– Мокий Псоевич пришел.

Лябзин с трудом сдержался, чтоб не расхохотаться. Выручил многолетний опыт – ненормальные посещали полицейский участок каждодневно.

– Мокий этот может засвидетельствовать про нож? – спросил Лябзин, чтобы отвязаться.

– Нет, конечно. Он же его не видел…

Сашенька была в отчаянии. Сами знаете, как трудно объяснить, когда: а) нельзя рассказать всю правду; б) событий так много, что не знаешь, с чего начать; в) доказательств никаких; г) к тебе изначально отнеслись с предубеждением.

– Ну что ж, сударыня! Мы непременно проверим вашу историю…

– Умоляю, побыстрее! Телепнев уже троих убил!

– К сожалению, сегодня весь наличный состав брошен на поимку купца Осетрова, но завтра-послезавтра, третьего дня непременно. А теперь попрошу извинить!

Это был не ее день! С таким позором Сашеньку еще ни разу не выставляли за дверь. Нет, надо что-то делать. А вдруг Дондрыкина жива? Еще жива? И на Сашеньку снизошло озарение – конечно же!

– Вы ищете Осетрова? А если сообщу, где он прячется, задержите Телепнева?

– Так-так… Давайте по порядку! – оживился Лябзин. – Откуда знаете местонахождение Осетрова?

– Мы точно договорились?

Лябзину очень хотелось опередить сыскную полицию. А вдруг сумасшедшая вовсе не сумасшедшая и что-то действительно знает?

– Договорились. Диктуйте адрес!

– 5-я линяя, меблированные комнаты Златкиной, нумер двести двадцать восьмой.

– А ведь верно! – воскликнул Челышков. – Девка эта, Маруся Муравкина, там с ребеночком проживала. Как же я сам?.. Разрешите проверить?

– Отставить! Дондрыкина на твоем участке проживает? Туда и отправляйся. Узнай, что случилось. Осетровым сам займусь.

С минуты на минуту с аудиенции у Треплова должен был вернуться полицмейстер, и попадать под горячую руку Лябзину не улыбалось. Тем паче после сегодняшнего суда сомневаться, что рука эта будет даже не горячей, а раскаленной, не приходилось.

Если правы физиологи и наши мысли есть не что иное, как результат химических реакций, катализаторами которых являются чувства и ощущения, значит, в тот момент, когда Сашенька вышла из части и увидела вдалеке вывеску «Дедушка», зрительные ее образы вступили в сложное взаимодействие с памятью, и откуда-то из глубин выстроилась цепочка: лестница, Глебка, Ципцин, задание выяснить адрес. Адрес лежал уже в ридикюле, но обещанный разносчику трактира «Дедушка» рубль надо было выплатить. Купеческая дочь Сашенька обещаниями не разбрасывалась, и если слово давала, всегда его держала.

Она развернулась и с ходу наткнулась на Климента Сильвестровича.

– Что-то забыли? – спросил он участливо.

– Нет! Введенскую улицу как найти, не подскажете?

– Она недалеко. Прямо, прямо, через три встречные улицы направо. Не перепутайте. Налево Введенская Рыбацкой называется.

– Странно как…

Странно, что сторона Петербургской называется. Петербург – город прямых улиц, пересекающихся под прямым углом, а на Петербургской иной раз и проспекты заворачивают!

Глебкино жилище Сашенька нашла не без труда. По Введенской улице бродили гуси с утками, изредка попадались привязанные к колышкам козы, но вот прохожие ни разу не встретились. С трудом не запачкав юбку, прыгая через непросыхающие по полгода лужи, перестукав множество окон с вопросом, не здесь ли живет мещанка Прибабкина, а если не здесь, то где, в самом конце, почти у Кронверского проспекта, Сашенька нашла покосившуюся избу. Открыв калитку, прошла внутрь мимо грядок с овощами и будки с ленивой дворняжкой, даже не тявкнувшей на посетительницу. Сарай оказался позади дома. Открыв дверь из необструганных досок, княгиня зашла внутрь.