А кот Пират, неизвестно как прокравшийся в комнату, терся им об ноги. Он понял, что здесь ласкают друг друга, и был недоволен, что не его.

— Как он сюда пролез только, — смущенно спросил Денис, ухватившись за этот повод разомкнуть объятья, — дверь не закрыта, родители…

— Я закрыла, — Вера не поднимала глаз, — он такой хитрый и здоровый, он научился подпрыгивать и лапой ручку открывать…

И, чуть помолчав, добавила:

— Я вот думаю, он и в Царствие тоже пролезет. Ну как же там без него?

Можно было закрыть дверь заново и продолжить. Но Денис сказал:

— Умный кот, ага… Слушай, у меня же день рожденья в четверг. Я думаю, устроим чё-нить в воскресенье, как раз и праздник, Преображение…

— Ну да, — Вера так и не поднимала глаз.

— Позовем, кто из наших в Москве. И вот еще… день вроде как постный, ни мяса, ни выпивки…

— Вино на Успенский пост можно, — кивнула Вера.

— О, отлично. Ну я там, если удастся, колбаски все же подрежу, кто хочет, пусть ест. А то что я как фарисей буду…

— Конечно.

Она подняла глаза, светившиеся недоверием и счастьем: «ты правда меня любишь?» И чтобы не отвечать словами — он снова приник к ее губам, жарко и лживо. И наплевать на родителей.

— Витя, твои очки для чтения на кухне, смотри, искать будешь — донеслось издалека, из другой Вселенной.

— Ага, спасибо, сейчас не нужны, — в ответ.

Какие деликатные родители, — подумал Денис — предупреждают о своих перемещениях по квартире. Стала бы так его мама? Навряд ли…

А минут через двадцать он уже шел от Веры к метро по чужому ночному кварталу и думал об Оригене, только о нем. Об остальном — не хотелось.

Гроза пришла всего через пару дней.

Он плохо в ту ночь спал — снилась какая-то липкая муть. Проснулся поздно в душной пустой квартире — мама была в деревне у тети Лиды, догуливала последнюю неделю отпуска. Холодильник был почти пуст, разве что четыре одиноких яйца — вполне себе завтрак для студента. И не успел он их пожарить, все четыре, и прикончить, как зазвонил телефон.

— Денис Аксентьев? — строгий женский голос, наверное, из какого-нибудь военкомата. Хотя что ему теперь военкомат?

— Я.

— Вам привет и поздравления от Аркадия Семеновича. Желаем здоровья, успеха, счастья в личной жизни.

— Подождите…

— У вас ведь сегодня день рождения?

— Завтра. И почему…

— А, значит, у меня неточность в записи. Ну ничего, примите пожелания в любом случае.

— Благодарю.

— Аркадий Семенович в заслуженном трудовом отпуске, вот просил напомнить о себе. Передать, что все договоренности в силе, что в сентябре обязательно сам свяжется с вами.

— Подождите…

Денис колебался: рассказать ли о том подслушанном разговоре, из-за которого он метался тогда по дворам, искал явочную квартиру? Тогда казалось все это таким срочным и важным, а теперь больше походило на фантазию.

— Я стал свидетелем случайного разговора на улице. Подозреваю, что готовится убийство…

— Денис Васильевич, ну вы же понимаете, что это не к нам. Это в милицию вам надо, заявить о готовящемся преступлении.

— Но я считал…

— В милицию. Обязательно там опишите, как точно всё было. Всех вам благ!

Трубка уже гудела. И Денис так и не спросил их номера… Говорят, из Америки уже привозят телефоны, которые сами определяют номера и высвечивают на особом таком экранчике — но их пластмассовый старичок с треснувшим диском был точно не из этих.

Милиция? А что он ей скажет? Слышал пару месяцев назад разговор незнамо кого незнамо с кем, насочинял там себе всякого… Позориться только. Лучше всего уговорить себя, что ничего такого и не было, досужий треп ни о чем.

Оставалось, раз уж он у телефона, обзвонить ребят, кто окажется в Москве, позвать в гости. Как всегда, почти никого не оказалось — или просто телефон не отвечал. Изобрести бы, — думал Денис, — вот еще такой какой-нибудь телефон, чтобы он отвечал не бессмысленными гудками, а информацией: я сейчас на даче, вернусь — перезвоню. Или: впала в мизантропию, прошу не беспокоить. Впрочем, и это наверняка уже в Америке есть.

Неожиданно отозвался Сема — Денис и его решил позвать. Почти ничего не слушая, радостно сообщил, что работает теперь в новомодной газете «Коммерсантъ», да еще и с ером на конце в виде завитушки, издается она с тыща девятьсот ноль мохнатого года, продолжая традициiи россiйскаго просвещеннаго купечества. Где бы еще букву ять туда вставить, — переспросил Денис, — на что Сема со смехом ответил, что ять был в старой, дореволюционной орфографии, а на нынешний манер выходит буква «дабл ять», но она пока совершенно непечатна. Впрочем, уже скоро! Звал работать в свой отдел, рассказывал про перспективы и гонорары, но для Дениса это было все одно, что отряд космонавтов. Придет ли Сема отмечать, так и осталось неясным.

Да, оставался еще вопрос с выпивкой. Мама, конечно, приедет сегодня вечером, привезет от тети Люды мешок провизии, словно в восемнадцатом году. Как же иначе! Мамы на то и мамы. Но вот самогону деревенского — это вряд ли.

Антиалкогольная горбачевская истерия сама как-то сошла на нет. Государство уже было радо продать своим гражданам хоть что-нибудь, да нечего было. В винном в Столешниковом иссякали извечные запасы цинандали-ахашени, оно и понятно: Грузия отделялась, как и всякая порядочная советская республика. А ставить на стол какие-нибудь «Три топора» или «Плодово-выгодное»[22] было все же совестно.

Впрочем, была еще вполне приемлемая по цене новинка: алжирское красное сухое «Montagne des lions», «львиная гора», хотя обычно почему-то переводили наоборот: «горный лев». Оно и понятно: на этикетке сидел на горе гривастый такой лёвушка, а что там написано на загадочном французском, так это мало кого интересовало. Пить, во всяком случае, было можно. Покупали кто побогаче, коробками, и совершенно, кстати, зря: как ее распечатаешь, окажется, что часть бутылок с недоливом, притом заметным. Как это может быть? Знающие люди подсказали: там, в магазине, или даже еще в порту, куда советские сухогрузы везли обратными рейсами коробки с вином вместо танков и прочего вооружения для братского алжирского народа, какой-нибудь грузчик вооружался здоровенным медицинским шприцем, неприметно протыкал им пробку прямо через коробку и выкачивал себе грамм по двести на опохмел. Поэтому брать надо было отдельными бутылками — недолив сразу видать. Впрочем, кто помешает набодяжить потом водички с марганцовкой и продать бутылку как целенькую, полненькую? Да никто.

В общем, Денис пошел в Столешников. Заодно что-нибудь к обеду поискать, мама с едой ведь только вечером приедет.