лучше своей семьи? Оттого, что ты сам зарабатываешь себе на жизнь, ты не становишься мучеником. Не жди меня дома. Сегодня переночую у Перс.

– Да это еще почему, черт возьми?

– Чтобы ты наконец-то смог трахнуть свою драгоценную новую подружку! – прокричала она. Эммабелль показала мне средний палец и помчалась прочь. Подол ее платья развевался вокруг изящных лодыжек.

Я помчался за ней. Конечно же, я за ней помчался. Я уже был не в состоянии принимать рациональные решения во всем, что касалось этой женщины.

Но ее способность лишать меня душевного равновесия больше не восхищала. Теперь я испытывал одно только разочарование и отвращение к нам обоим.

Я слишком стар для этого дерьма.

Эммабелль остановилась на мгновение. Обернулась. Снова открыла рот:

– Ты наслаждался своей дражайшей Луизой, будто вовсе не живешь под одной крышей с будущей матерью своего ребенка. Раз ты рад спать с кем попало, то и я найду себе развлечение, и ты ничего не можешь с этим поделать. Если еще хоть раз подойдешь ко мне сегодня вечером, я расквашу тебе нос.

Она вновь взмахнула подолом платья и умчалась.

Я остановился.

В первый, мать его, раз я пришел к выводу, что бегать за Эммабелль Пенроуз, возможно, не самое правильное, конструктивное и веселое занятие.

Я остался один в просторной темной комнате. Выровнял дыхание и огляделся.

Жизнь – дело одинокое, даже если никогда не остаешься совсем один.

Вот почему люди влюбляются.

Похоже, любовь – прекрасный способ отвлечься от того обстоятельства, что все в жизни временно и не имеет такого большого значения, как нам казалось.

И только простояв там целую минуту, я осознал нечто странное.

Я находился в маленькой закрытой комнате совсем один, но меня не настигла паническая атака.

«Пути любви и правда неисповедимы», – подумал я, неспешно выходя из комнаты и прихватив новый бокал шампанского.

Лучше не выяснять, каковы они.

Двадцать вторая

Дэвон

До конца вечера Мечта благополучно меня избегала. Она порхала между группами людей, словно бабочка, хрипло смеясь и демонстрируя белые острые зубки.

Я обходил клиентов и партнеров, делая вид, будто вовсе не потерял почти всякую надежду. Казалось, время таяло, как картина Сальвадора Дали, и каждое тиканье стрелки часов на моем запястье приближало меня к моменту, когда я попросту развернусь и уйду.

От моих обязательств.

От ответственности.

От всего, что я создал и использовал как стену, ограждающую от того, что ждало меня в Англии.

В какой-то момент посреди вечера Персефона взяла меня под руку и увела прочь от одного особенно отупляющего разговора о подтяжках.

– Привет, приятель. – Ее лавандовое платье почти касалось пола.

Персефона была хрупкой, как яичная скорлупа, и бледной, как полуночная луна. Милой и спокойной, полной противоположностью своей сестры. Я понимал, почему она подходила холодному и черствому Киллиану. Она повышала его температуру, а он охлаждал ее тепло. Инь и ян. Но мы с Белль не дополняли друг друга. Она – пламя, а я камень. Мы не сочетались. Я был стойким, уравновешенным и стабильным, тогда как она процветала в хаосе.

– Как дети? – любезно поинтересовался я у Персефоны, уже заскучав от предстоящего разговора.

Все бы отдал, чтобы поболтать сейчас с Мечтой о странных животных.

– Прекрасно, но сомневаюсь, что ты хочешь о них говорить, – она лукаво усмехнулась и повела меня в компанию, состоящую из Эшлинг и Сейлор.

Я подчинился главным образом потому, что, оказавшись перед выбором: лишиться головы от рук группы женщин или разговаривать о подтяжках, я бы предпочел смерть от женских рук в любой день клятой недели.

Я перевел взгляд с одной на другую.

– Похоже, я стал жертвой какого-то вмешательства, – протянул я, выгнув бровь.

– Вы, как всегда, проницательны, мистер Уайтхолл, – сказала Сейлор, которая хлестала виски, будто воду. Точно дочь своего отца.

Она единственная из присутствовавших на балу женщин надела костюм и выглядела в нем фантастически.

– Мы хотим кое о чем с тобой поговорить.

Уж точно не о Луизе, в этом я не сомневался.

Я скрестил руки на груди, ожидая продолжения.

– Мы хотим знать, что ты собираешься делать, чтобы Белль точно осталась цела и невредима. В конце концов, мы предали ее доверие, рассказав тебе о случившемся в Бостон-Коммон. А теперь хотим убедиться, что наше решение было оправданным. – Эшлинг пригвоздила меня взглядом.

Так вот о чем они хотят поговорить?

– Белль сейчас живет со мной, и я поручил Саймону за ней присматривать. Я слежу за ней настолько внимательно, насколько это возможно, без установки на ее ноге GPS-датчика.

– А установка датчика точно не вариант? – совершенно искренне спросила Сейлор.

– Да, если я не хочу лишиться пары конечностей, – невозмутимо ответил я.

– Не сомневаюсь, что Саймон отличный парень, но он сопровождает ее только в клубе. Я все же думаю, что тебе стоит обратиться за помощью к Сэму, – настояла Эшлинг.

– Когда я упомянул о нем в разговоре с Белль, она сказала, что все держит под контролем и не хочет, чтобы он вмешивался, – резко отметил я. – Если пойду против ее воли, все обернется для меня преждевременной кончиной. Каково тебе было, когда Киллиан отправил людей Сэма следить за тобой? – Я повернулся к Персефоне, которая расцвела лососево-розовым цветом и потупила взгляд в пол.

– Плохо, – призналась она. – Но в итоге я это пережила.

– К счастью для твоего мужа-ублюдка, ты податлива, как персик. А твоя сестра, напротив, – и думаю, мы все можем с этим согласиться, – больше похожа на незрелый грейпфрут.

Эшлинг нахмурилась.

– Белль вспыльчива, но порой приходится делать что-то ради человека, даже если он думает, что ему это не нужно.

– Говоришь, как настоящий тиран. Яблоко от яблони недалеко падает.

Мечта недосягаема, недоступна и неблагоразумна.

И я должен сохранить ей жизнь.

Вот повезло мне, мать вашу.

– Вот бы имелись хоть какие-то догадки, кто это может быть. – Сейлор задумчиво постучала себя пальцем по виску.

– Белль считает, что это придурок, которого она уволила некоторое время назад, – сообщил я.

– Фрэнк? – Персефона наморщила нос.

Я пожал плечами, хотя запомнил его имя. Конечно запомнил. Любой мужчина на моем месте запомнил бы.

– Логично. Он – источник единственной нерешенной проблемы, которая приходит мне на ум. – Сейлор почесала подбородок.

Наступило недолгое молчание, которое я решил заполнить собственным вопросом:

– Она рассказывала вам что-нибудь о нашей ситуации?

– О какой ситуации? – встревоженно переспросила Персефона. – Надеюсь, ты хорошо с ней обращаешься.

– Да