кармана. Сделать последний шаг. Задать ей вопрос, который не смогу забрать обратно.

Я не хочу совершенства с Луизой. Я хочу настоящего бардака с Белль.

Луиза тем временем восприняла мое отступление как приглашение раздеться. Сняла черное платье, обнажив подтянутые ноги и ухоженное тело, которое открыто свидетельствовало о занятиях пилатесом по пять раз в неделю.

Взгляд ее темных глаз опустился к моему паху, и она нахмурила брови, едва осознала, что никакой отчетливой выпуклости там по-прежнему не видно.

– Черт. Вот же маленькая проблемка…

– Не надо использовать слово «маленький».

Она захихикала и, вновь устремившись ко мне, возобновила поцелуи. Подавив кислый привкус рвоты, я попытался сосредоточиться на текущей задаче.

Луиза была красивой женщиной. Нисколько не уступала красотой всем тем женщинам, которых я обычно приглашал в постель.

– Может, я могу… – Луиза просунула руку мне в трусы и погладила холодными костлявыми пальцами. В ушах эхом раздался отдаленный звук ехидного отцовского смеха.

– Так нормально?

– Отлично, – процедил я. Член был мягче гребаных коричных булочек от Pillsbury. – Потрясающе. – Но я не чувствовал ничего, кроме глубокого разочарования, пока она отчаянно меня целовала. Луиза так усердно терла мой член, что я удивился, как из ширинки не показался джинн. – Подожди, – простонал я ей в губы, осторожно отталкивая ее. Она прижалась ко мне еще сильнее.

– Давай я тебе отсосу, – предложила она.

Луиза опустилась на колени, будучи уже совершенно голой, и взялась за верхнюю пуговицу на брюках.

Я отступил в сторону, забеспокоившись, что обручальное кольцо выпадет из кармана.

– Дорогая, не надо. – Я погладил ее по лицу, одновременно отодвигая от своего паха.

Меня настигла плачевная мысль, что я не смогу заняться с Луизой сексом, как бы этого ни хотел – а я хотел.

Я хотел забыть Эммабелль. Жить дальше. Но не получалось.

– У тебя чувствительный желудок? Наверное, все из-за лобстера.

Она спешно встала, помчалась в ванную и вернулась в атласном халате кремового цвета.

– Морепродукты могут вызывать подозрения, если их есть в незнакомом месте.

Мы в Four Seasons, а не в хибаре на отдаленном острове.

Я отвесил ей неубедительную улыбку:

– Лучше я поеду домой.

И заберу свою вялую сосиску в тесте.

– Ох. – Луиза сникла.

– Лу, – нежно обратился я.

– Просто… ведь там будет она.

– Само собой, раз она там живет.

– Я что-то не так сказала? – спросила Лу.

Я подумал о том, что она говорила о Фредерике. О том, каким он был человеком. И не мог отрицать правду.

– Да. Когда ты рассказывала мне о Фредерике, я понял, что никогда не смогу предложить того, что он заставлял тебя принимать как данность. Мне нужно привести мысли в порядок.

Я приобнял ее за талию и, притянув к себе, поцеловал в губы.

– Береги себя, Лу.

– Ты тоже, Дэвви.

Когда я вернулся домой, голова все еще шла кругом. Руки и ноги налились тяжестью от осознания, что я, судя по всему, невосприимчив ко всем женщинам в мире, кроме той, что меня не хотела.

Я зашагал наверх, уже в миллионный за эту неделю раз проклиная себя за то, что не могу пользоваться лифтом, как разумный человек.

Закончив распекать себя за клаустрофобию, я принялся презирать свое предательское тело. Да что с ним не так? В прошлом мне удавалось возбудиться, когда в воздухе проносился легчайший аромат женских духов. А теперь мой член решил, что у него есть принципы, чувства и моральные устои. Разве он не в курсе, что он вообще-то ЧЛЕН? Наименее тонко организованный орган человеческого тела, за исключением ануса.

Я протолкнулся через входную дверь в темную просторную гостиную, пихнув ногой стоявшее возле входа снаряжение для фехтования.

Если Эммабелль опять не дома, работает допоздна или развлекается в компании приятеля, я просто… я просто…

Ни черта с этим не сделаю. У меня нет над ней никакой власти.

Надейся, что тот месяц секса с ней того стоил. Ведь вот оно, твое будущее.

Пройдя через гостиную, я направился в свою постель мимо ее спальни.

Дверь была приоткрыта. К моему величайшему стыду, все мое тело обмякло от облегчения, когда я заметил, что внутри горит свет.

Не в силах сдержаться, я остановился возле узкой полоски разделявшего нас пространства и понаблюдал за ней.

Белль стояла перед величественным зеркалом в полный рост.

Задрала толстовку до самой груди, оголив живот. Она придерживала его, с удивлением рассматривая в отражении.

Я опустил взгляд, проделывая то же самое.

Впервые стало совершенно неоспоримо очевидно, что Эммабелль Пенроуз беременна.

Округлая форма плотного живота угадывалась безошибочно. Бесподобное зрелище. Такой гладкий, теплый, таящий нашего с ней ребенка.

Он уже отчетливо выпирал.

Я закрыл глаза, прижался головой к деревянному дверному косяку и сделал глубокий вдох.

– Ты так чертовски прекрасна, что порой мне хочется поглотить тебя всю, лишь бы ты больше никому не досталась.

Слова вырвались прежде, чем я успел сдержаться.

Она обернулась на звук моего голоса.

Любовь и удивление в выражении ее лица рассеялись, и им на смену пришла лукавая улыбка:

– Я удивлена, что Луиза отпустила тебя сегодня с поводка. В чистилище начались проблемы?

Видимо, такова ее версия слова «рай» в отношении нас.

– Перестань, – одернул я.

– Что перестать? – проворковала она.

– Перестань вести себя как избалованный ребенок. Перестань меня отталкивать. Хватит портить прекрасный момент только потому, что ты безумно боишься мужчин и тебе попросту необходимо их мучить, едва они грозят пробить брешь в твоей безупречно возведенной стене.

– Ну ладно. – Белль прикрыла живот толстовкой.

– Нет. – Я оттолкнулся от дверного косяка и неспешным шагом подошел к ней. – Я хочу посмотреть.

Эммабелль открыла рот – наверное, желая сказать, чтобы шел заводить детей с Луизой, раз мне так хочется смотреть на беременный живот, – но я сумел прижать палец к ее губам, пока она ничего не сказала.

– Это и мой ребенок.

Она молча задрала толстовку до груди.

Я стоял перед ней, глядя на чудо, которое представлял собой ее округлившийся живот.

– Можно потрогать? – Я не узнал собственный голос.

– Да.

Я заметил, что ее руки тоже дрожали. Воздух вокруг нас замер, будто тоже затаил дыхание.

Кончиками пальцев я коснулся ее живота с обеих сторон. Он был твердым, как камень. Мы оба опустили взгляд, будто чего-то ждали. Прошла минута. Потом две. Потом пять.

– Я не хочу отпускать, – сказал я.

– А я не хочу, чтобы ты отпускал, – тихо сказала она. Речь уже явно шла не о ее животе.

Я поймал ее взгляд в отражении зеркала.

– Тогда почему