Все это Смирнов и его бойцы, как и все офицеры и солдаты Корпуса, узнавали на регулярных политинформациях. Это были единственные занятия с личным составом. Остальное время личный состав занимался ремонтом и обслуживанием техники, оружия и приемом пополнения.

Поэтому, когда его выдернули из парка к командиру полка, Сергей был крайне удивлен и встревожен, потому как для награды за последние операции было рановато. К тому же отличившихся было столько, что вряд ли для этого их будут вызывать по одному. Около дверей штаба курил, ожидая его, комбат. Обменявшись с ним мыслями насчет причины вызова, пришли к единодушному мнению, что она им неизвестна.

Вошли, доложились. Комполка поздоровался с каждым из них за руку.

– Ну что, Смирнов? Говорил я, что твое желание лезть везде поперед батьки добром нам не выйдет. Нам – это полку в целом, а танковому батальону в частности. В общем, не буду тянуть кота за… сами знаете, за что. В нашем новом полку дивизии во время последней операции погиб командир танкового батальона. Не повезло мужику! Сгорел вместе с экипажем. Вроде полагалось бы комбата из их же батальона выдвинуть. Из ротных, которые себя показали. Но! Во-первых, это была первая операция, в которой участвовал этот полк, и по ней еще в персоналиях командование не разобралось. Во-вторых, специфика задач нашего Корпуса такова, что зачастую частям и подразделениям приходится действовать в отрыве от основных сил и всегда на самом сложном направлении. И тут важными качествами являются опыт таких операций, умение ориентироваться в обстановке и быстро принимать правильные решения. В-третьих, нужна такая простая вещь, как удача. Фарт, если хотите! И вот по этим всем причинам решено поставить на батальон человека, который участвовал во всех операциях Корпуса, остался жив и в целом всегда справлялся с задачей. Короче! Комбат! Подбирай себе нового ротного на первую роту. А капитану Смирнову убыть к соседям принимать батальон. Да! Есть еще четвертая причина! Очень за тебя, Сергей Рудольфович, просил командир корпусного разведбата, поэтому вдогонку к награде, которую ты получишь в срок вместе со всеми, я отправил рапорт на присвоение тебе досрочно «майора». Поэтому, сам понимаешь, таким образом ты невольно подсиживаешь своего командира, хотя ему тоже должна звезда на погон упасть. Но в любом случае такое обилие старших офицеров в линейном батальоне ненормально. Как ты помнишь, техника там бывшая наша, Т-34-85. Могу по секрету сообщить, «тридцатьчетверки» с производства снимаются: заводы по очереди переходят на Т-44. И наш Корпус по традиции перевооружится первым. В общем, поздравляю, капитан. Собирай вещи, прощайся с ротой, не забудь меня пригласить и замполита – иначе это будет пьянка. А с замполитом – мероприятие! Получай документы в строевом и вперед! К новому месту службы! Но завтра! Вопросы есть?

– Разрешите вопрос, товарищ полковник!

– Валяй!

– Вы сказали, комбат, на чье место я иду, погиб вместе с экипажем?

– Твою хитрую мысль понял. Отвечаю сразу: нет! Экипаж я не отдам! И так лучшего ротного уводят. Но, – и комполка поднял указательный палец, – если твой новый командир попросит меня об этом, мы с ним это обсудим. И, может быть, придем к взаимовыгодному согласию. Теперь все?

– Так точно, товарищ полковник!

– Тогда свободен! И не забудь про мероприятие! А ты, комбат, останься.

10 июля 1942 года.

Вязьма. Госпиталь Особого Гвардейского корпуса РГК

Отчасти Шупейкин оказался прав. Но лишь отчасти! Посмеяться над Бояриновым посмеялись, но не ехидно и тем более незлобно, а так – от скуки. Хотя те, у кого был печальный опыт попадания в обычные госпитали, все как один говорили, что это чисто санаторий или курорт. Хотя и располагается в здании школы. Лежали здесь раненые исключительно из частей корпуса, поэтому все были в курсе, что, где и когда. Хотя в первый день изрядно насели на Михаила с требованием рассказать, что и как. Бояринов смог их познакомить только с теми событиями, в которых принимал участие уже в составе корпусного разведбата. Про то, что происходило с ним до встречи с разведбатом, умалчивал. Тут уже ему на помощь приходил бывший морпех, который лежал в соседней палате и частенько заходил к боевому товарищу. Он был необычайно весел. Еще бы! Ведь госпиталь находился в его родном городе. Его почти ежедневно навещали родственники и знакомые. И одна девушка, с которой он предпочитал встречаться на улице. И все пытались угостить его чем-то вкусненьким. Хотя сразу стало понятно, что их кормили лучше, чем питались жители города. Тем не менее Володя угощал гостинцами и Бояринова, и товарищей по палате.

Первоначально врач, осматривавший Бояринова уже в госпитале, обнадежил его, что если рана чистая, то, как затянется рубец на седалище, уже недельки через две его отправят в часть под надзор медсанчасти. Но, к сожалению, грязь в рану попала, и заживление рубца сопровождалось небольшим нагноением. Посему предписано было дежурным медсестрам колоть Мишкину задницу по три раза в день. Отчего уже через неделю у Мишки возникло ощущение, что задница у него стала как тугой барабан. Правда, проверить ее упругость он не мог как раз две недели. Основным положением его тела эти две недели было лежа или стоя. И только уже за несколько дней до выписки он с опаской начал присаживаться на свою койку.

Шупейкина сразу пообещали задержать на месяц-полтора. Он приуныл вначале, а потом обратил внимание на медперсонал. Поэтому застать его, быстро освоившего передвижение на костылях, в палате было практически невозможно. За его веселый нрав и знание множества анекдотов и просто веселых историй он был радушно принимаем «на чай» младшим и средним медперсоналом не только своего отделения, но и всех остальных тоже. Бояринов подсмеивался над товарищем, видя иногда его затруднения, когда тому приходилось выбирать, к кому идти на чай, имея приглашения от двух и более женских компаний на одно и то же время. Тот в таких случаях не стеснялся привлекать «к выполнению боевых задач» товарищей по своей и из соседних палат. Неоднократно пытался вытащить на мероприятие и друга, но Мишка, комплексующий из-за своей раны, отнекивался, ссылаясь на невозможность сидеть. Он утверждал, что стоять в компании ему неудобно, а на «полежать» он даже не надеется.

Что доставляло неудобство, так это необходимость писать докладные за каждый день, прошедший с момента их выброски в тылу немцев. Для этого в госпиталь приходили молчаливые офицеры Особого отдела Корпуса, которым выделялся кабинет, где и писались докладные под чутким надзором особистов. После написания они прочитывали текст, задавали дополнительные вопросы, ответы на которые дописывались тут же, давали расписаться на каждой странице, расписывались сами, укладывали листы в папку, а ее в портфель и уходили, чтобы прийти завтра. Из-за проблемы с сидением для Бояринова где-то нашли старорежимную конторку, и он смог писать стоя. Эта писанина заняла две недели. У Бояринова. Шупейкин отделался парой дней. Он ведь воевал в составе батальона.

Где-то недели через две в газете «Красная звезда» вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении государственными наградами большой группы военнослужащих. Список был большим, очень большим, поэтому газета вышла с вкладышами. Первыми в списки шли те, кому было присвоено звание Героев Советского Союза. И в конце списка, отдельно, со словами «за выполнение особо важного задания Верховного Главнокомандования» значился весь Мишкин взвод. С указанием «посмертно» напротив фамилий тех его товарищей, которые не дожили до этого момента.