Такие мысли витали в прозрачной голове Ковалевского и его сестры-жены Софьи. А однажды произошло то, что и должно было произойти… Так происходит со всеми, и это — всего лишь плата. Подлинный Фауст, достигший всего, был найден в своей лаборатории с ножом в спине; почки и сердце Тамерлана съел демон Чжамсаран, а Рудольф Дизель исчез вообще неизвестно куда, но я-то знаю, куда запихнули этого гения… Итак, с приходом полной Луны, в каком-то дурманящем чаду, под пиликанье скрипки, на столе под стеклянным колпаком началось какое-то шевеление. Что-то там булькало, пузырилось, соединялось и вновь распадалось на части.

— Процесс пошел, — удовлетворенно потирал руки Ковалевский, поглядывая на музицирующую сестру. Это был миг их высшего торжества, и как им должно было бы быть обидно, что никто из учеников их не видел! Но наблюдал я, Курт Бергер, если мне позволительно присвоить фамилию моего творца. Вдох-выдох, что-то настойчиво скреблось по стеклу, то ли пытаясь вырваться, то ли зовя к себе своих кровосмесительных родителей…

Дана и Велемир, придя к утру, нашли их обоих на полу, растерзанных до неузнаваемости. Все вокруг было переломано, разбито и залито кровью. Соседи говорили шепотом, что брат с сестрой ненавидели друг друга и убийственная ссора вышла на почве „острой личной неприязни“… Так было и записано в протоколе. На пятый день Велемир вынес меня из дома под полой плаща…»

Убежав из больничного парка, Гера бродил кругами поблизости, не решаясь ни вернуться, ни уехать. Он заглядывал сквозь забор, прятался за деревьями, но расспрашивать кого-либо побоялся. Еще раньше Свету унесли на носилках, а с Евстафьевым пришлось повозиться — тот метался по аллеям, дико кричал, размахивал палками (вторую отобрал у какого-то больного) и лупил всех подряд, кто не успевал увернуться. В голове у него что-то замкнулось, и он совсем обезумел: каждый встречный ему теперь представлялся Герой, то превращавшимся в старика, то в женщину, то в доктора в белом халате, а то и в собаку, трусливо лающую на него из-за кустов. Иногда Гера раздваивался и растраивался, их было уже несколько, подбиравшихся к нему с разных сторон, и четвертый — кричащий что-то бабьим голосом, и пятый — сидящий на ветке и издевательски каркающий.

— Вот тебе, вот! — орал и повизгивал Евстафьев, отбиваясь от них палками. Но многоликий и многорукий Гера, к тому же еще и многокрылый и многохвостый, казался неуязвимым…

Наконец кому-то удалось прыгнуть на Гнилого сзади и зажать руки. Другие навалились, выкрутили палки, схватили в тиски. Но в сумасшедшего словно вселились бесы, он вырывался с такой чудовищной силой, разбрасывая всех вокруг себя, что лишь прибывший наряд милиции сумел с ним справиться. Затем его увезли уже в другую больницу, соответствующего профиля.

Гере удалось остановить одну из медсестер, лицо которой было ему знакомо, и спросить про Свету.

— Девочка сейчас в реанимации, — ответила медсестра. — Очень серьезное положение. Кома.

— Она умрет?

— Может случиться так, что сознание уже не вернется.

Повернувшись, Гера пошел прочь. Он чувствовал свою вину за то, что с ней произошло. Гнилой метил в него, но попал в Свету. Что же это такое? Зачем она встряла между ними? И что теперь делать?

Гера остановился возле забора, раздумывая. Совсем рядом с больницей находилась церковь, ее купола просвечивали золотом сквозь кроны деревьев. То, что хотела Света, казалось ему сейчас невыполнимым. Он не мог двинуться в ту сторону и свернул налево — к трамвайной остановке. «Может быть, потом, в другой раз», — с пробудившейся злостью подумал он. Будто намеревался взять штурмом то, что и так было открыто и доступно. Гера дождался трамвая, но ехать передумал. Возвращаться в свой район было опасно, он чувствовал это каким-то звериным нюхом. Всюду его поджидали, таились и ловили момент, чтобы наброситься. Он ощущал это кожей, кончиками пальцев. И их было много, его врагов — и живых, и мертвых.

Гера нашел телефонную будку, сделал несколько звонков. Странно, но голоса приятелей — и Дылды, и Арлекина, и Жмоха, тех, до кого ему удалось дозвониться, были как-то похожи. Одинаково взволнованные и трусливые. И все они спрашивали, одно: где он сейчас, и как бы им встретиться?

— Сам найду, — говорил он, вешая трубку.

Наверное, их уже взяли в оборот, и они напустили в штаны. Этого и следовало ожидать. Неужели из шакалов может что-то выйти? На что он рассчитывал, связавшись с ними? Они храбры только в стае, а поодиночке готовы лизать ноги кому угодно. С каким бы удовольствием он перестрелял каждого из них! Гера набрал номер Гали, но там никто не отвечал. Тогда он подумал и позвонил Людке.

— Привет! — весело откликнулась она. — Сходим куда-нибудь? Ты где?

— Достали вы меня уже этим вопросом, — проворчал Герасим.

— Потому что тебя ищут, — сказала Людка. — По крайней мере, Магомет точно.

— Зачем? — равнодушно спросил Гера.

— Не знаю. Может, хочет, чтобы ты поговорил с Галей?

— А при чем тут Галя?

— Так она ведь сейчас у него, — засмеялась Людка.

— И что она там делает?

— Наверное, то же, что и я, что другие девчонки. — Людка продолжала хихикать, а потом просто повесила трубку.

Гера в ярости оборвал телефонный шнур. Ладно, это меняет планы. Не надо было дарить медальон, так и знал. Или… она сама пришла к Магомету? Как мышь к горе. В любом случае надо что-то делать. Жестко усмехнувшись, он стал похож на злобного тролля.

8

Все металлические части тела лежали на столе совсем не так, как он их оставил, аккуратно разложив в ряд. Драгуров вообще не терпел беспорядка на рабочем месте, а сейчас все было перемешано в кучу, одно на другом, словно кто-то нарочно обозлился и сотворил весь этот хаос. Не мог же он возникнуть сам по себе? Владислав сразу же отбросил эту мысль и взглянул на Снежану.

— Да так и было, — сказала она, и Драгуров вдруг почувствовал, что она говорит неправду. Она смотрела на него чуть искоса, не улыбаясь, а в зеленых глазах притаилось что-то непонятное, вызывающее тревогу.

— Наверное, — согласился он. — Очевидно, я еще не успел все тут разобрать и разложить по полочкам.

— Тебе помочь?

— Нет, не надо.

Он вновь принялся за работу и восстановил прежний порядок, положив каждую вещь и пружинку отдельно.

Снежана не уходила, стояла рядом и молча наблюдала за ним. Владислав затылком чувствовал ее заинтересованный взгляд, и это раздражало его.

— Ты не хочешь что-нибудь приготовить поесть? Или в магазин сходить? — не выдержал наконец он.

— Тебе нужно, чтобы я исчезла? — обиделась Снежана. — Хорошо, я уйду.

Драгуров смотрел, как она выходит из комнаты и закрывает дверь. Работать расхотелось. Расхотелось ковыряться во всех этих внутренностях, напоминающих человеческие органы, останки трупа, словно он был патологоанатомом и ему предстояло выяснить, отчего умер пациент? Он почувствовал отвращение и даже какой-то скрытый страх, пробуждающийся в груди. «Ну ее к дьяволу, эту куклу!» — подумал он. Все равно ничего не найти. По крайней мере, сейчас. Глупо искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Надо подождать, когда кошка хотя бы вернется… И тут он действительно услышал какие-то звуки, напоминающие плач ребенка, о чем совсем недавно говорила Снежана. Владислав прислушался, пытаясь понять, откуда они раздаются. Ведь не может же всхлипывать этот металлический мальчик, разделенный на части? Ему показалось, что он сходит с ума от напряжения и растущего в нем ужаса.