Я включаю песню еще раз.

Вонн, я больше не могу. Я сейчас умру, честное слово. Я истекаю кровью. Полицейские не смогут раскрыть это дело.

Звучит неплохо.

Неплохо? Это что, единственное слово, которое ты знаешь? Я ведь уже предложил тебе варианты «потрясающе» и «у меня мурашки по коже». А еще можно использовать слова: великолепно, восхитительно, невероятно, круто, безумно, захватывающе, здорово…

Какой у тебя богатый словарный запас! Ты не мог бы подарить мне словарь?

Я же пишу тексты. Слова – мое оружие. Ну пожалуйста, скажи что-нибудь.

Нет, Ок не просто пишет тексты. Его главная сила в том, что он не боится показать себя уязвимым. Когда мне было пятнадцать, его тексты заставляли меня чувствовать себя счастливой, но сейчас, кажется, он разговаривает со мной иначе, чем его музыка говорит со слушателями. Он открывается, показывает людям то, что на самом деле чувствует.

А в данный момент он просто хочет узнать, понравилась ли мне его песня. И я не могу больше отмалчиваться.

Песня просто потрясающая.

Правда?

Правда.

Мурашки?

Я улыбаюсь, глядя на экран.

Думаю, мне понадобится приватное исполнение, чтобы я могла что-то сказать с уверенностью.

Да, да, да. И… черт, Кинг пришел, мне надо бежать. Но мы сегодня встретимся, и я тебе спою.

А вот от этого по спине действительно бегут мурашки. И это не имеет ни малейшего отношения к музыке Окли, но зато имеет отношение к нему самому. Я снова включаю песню и слушаю, как он поет о том, что прожил немного, но это время кажется бесконечным, что никто не способен проникнуть сквозь маску, которую он показывает миру. И несмотря на все, что он повидал и успел сделать, он одинок и в его будущем нет ничего, кроме холодного размытого тумана.

А разве я чувствую себя как-то иначе? Потеряв родителей, я понятия не имею, что собираюсь делать в будущем.

Но, в отличие от него, я никогда настолько не раскрывалась. Не признавала своих ошибок, не просила прощения за свои заблуждения. Никогда не снимала маску, позволяя кому-то другому увидеть себя полностью беззащитной. Даже УУ.

А может, особенно УУ.

Вдруг в мою комнату врывается Пейсли. На ней офисный костюм, и я удивлена, что она еще дома. Близнецы уже ушли в школу.

– Ты видела? – Она мрачно поднимает телефон.

– Что?

Она вся пылает и, кажется, пытается скрыть свою злость.

– Посмотри.

Я ловлю телефон, который она бросает мне, гляжу на экран и холодею.

Бывший новой девушки Окли Форда: «Она пошла по рукам!»

– Боже мой. – Я чувствую, как внутри у меня все холодеет. – Это бред какой-то.

______

Не может быть. УУ ни за что бы не сказал ничего подобного, тем более журналисту. Он подписал соглашение, которое запрещает… Черт, оно запрещает только рассказывать о деталях наших отношений с Окли Фордом, но, насколько я помню, вполне позволяет высказываться о самом Окли Форде.

И этот отвратительный комментарий… он даже не об Окли. Он обо мне. Это я «пошла по рукам». Как он мог?

– Пейсли…

Она с тревогой смотрит на меня:

– Что?

– Можешь на минутку выйти? Мне нужно позвонить УУ. – Я держусь на удивление хладнокровно.

– Конечно. Если что, я внизу.

Она тихо прикрывает за собой дверь, но мне все равно. Это какая-то ошибка. Наверняка идея принадлежит какому-то блогеру, который хочет набрать побольше просмотров. Может, мы с УУ и расстались, но он не стал бы называть меня шлюхой на всю страну.

– Какая часть фразы «с меня хватит» тебе непонятна? – рычит он в трубку, даже не здороваясь.

Я удивленно вздыхаю – мне действительно не послышалось?

– Не волнуйся, – я сдерживаю ярость, – это ненадолго.

– У тебя пять секунд, потом я кладу трубку.

К горлу подступает тошнота. Как могло до такого дойти? УУ же меня любил. Как он может так злобно и жестоко со мной разговаривать? Неужели наши отношения ничего для него не значили?

– Ты правда сегодня утром говорил с журналистами? – спрашиваю я, и какая-то часть меня надеется, что он это опровергнет или хотя бы скажет, что его слова вырваны из контекста.

УУ секунду молчит, а потом разражается тирадой:

– Ну да, а что в этом такого?! Вокруг общежития уже неделю шляются журналисты, а сегодня один меня подкараулил после лекции по психологии и попросил комментарий. Мне что, надо было промолчать?

Я встаю и яростно сжимаю телефон в руке:

– Именно это ты и должен был сделать!

– Странно как-то. Значит, ему можно говорить что угодно, а мне нельзя? И это его извинение – очевидно же, просто игра на публику. Он хочет сохранить свою репутацию, ты сама говорила, что все дело в этом. А как насчет моей?

– А моей? – с трудом выдавливаю я. – Ты сказал, что я пошла по рукам! То есть заявил на всю страну, что я шлюха! Как ты мог?

Он снова молчит. Потом продолжает:

– Я так не говорил. Но… слушай, мне жаль, что так вышло, понятно? Я не хотел тебя задеть.

В горле комок от слез. Вот в этом и разница между УУ и Окли. Когда Ок извинялся за то, что оскорбил моего бывшего парня, он был честен. Он открыто признал, что был неправ, хотя это и ставило его под удар.

А УУ не может сказать мне правду даже наедине. На самом деле он хотел меня задеть. Более того, хотел задеть меня больше, чем Окли, иначе выбрал бы для комментария что-нибудь другое. Произнес бы речь о том, что музыка Окли – дерьмо и что он не понимает, зачем встречаться с закатившейся поп-звездой.

– Как хочешь, УУ, – вяло отвечаю я. – Как понимаю, два года отношений для тебя ничего не значат.

– Ты что, издеваешься? – орет он. – Это не я спустил наши отношения в унитаз, а ты. Это ты выбрала работу, которая разрушила их. Ты первая стала целоваться с этим дебилом. И ты обманула меня и не передала агентству мое видео. Это все ты!

Я вдруг чувствую неимоверную усталость. У меня нет сил все это повторять.

Но УУ еще не закончил: