Роль не очень большая по объёму, но в ней было несколько интересных, эмоциональных монологов.

День моего дебюта. Волнуюсь невероятно – просто колотит. Текст вроде помню, мизансцены помню. Но – страшно!!!

К тому же в зале сидят папа с мамой и волнуются не меньше меня. И я это, представьте, чувствую. К тому же, я об этом уже рассказывала, когда я знаю, что в зале мои родные или друзья, – у меня начинается паника…

Мой выход. Я вылетаю на сцену. Говорю несколько реплик. И вдруг впадаю в ступор…

Наверное, каждому артисту хоть раз в жизни довелось испытать это жуткое состояние – когда ты стоишь на сцене и не можешь сказать ни слова, и зацепиться не за что: ты не просто не помнишь текст, а ты не понимаешь вообще, что ты играешь и где ты находишься. Белый лист. И счастье, если ты из этого ужаса вырываешься и возвращаешься в сценическую реальность: иногда это как пришло, так и уходит, – и вспоминается текст, и ты уже всё понимаешь, и роль покатилась дальше. Но – бывают моменты, что ты не справляешься, остановка тебя пугает так, что провал тебя прямо-таки тянет в омут…

Вот в этом случае появляется надежда на партнёрскую поддержку. Суфлёров в сегодняшнем театре нет, но должны же быть люди, которые за тебя болеют и придут на помощь: или подскажут текст, или сыграют за тебя, но вытянут в ту сцену, в ту реальность, из которой ты выпал…

Я рассказывала, как, поднимаясь под купол цирка, я справлялась и с волнением, и со страхом высоты, когда видела в цирковых проходах своих друзей, которые меня поддерживали, за меня переживая и держа «кулачки»…

К чему я так долго? Да к тому, что, когда я в отчаянье посмотрела сначала в левую, а потом в правую кулису, где столпились артисты театра – посмотреть на «дебютантку», я не почувствовала поддержки, я не услышала подсказки, мало того, я увидела несколько пар глаз, торжествующих, потому что «кинозвёздочка» проваливается…

Тогда я собрала в кулак все свои силы и всю свою злость и повернулась спиной к зрительному залу, а к партнёру лицом. И вот так, «к избушке передом, а к лесу задом», я тихо, но, собрав всю энергию, сказала громким шёпотом: «Боря! Я забыла текст!», продолжая его взглядом гипнотизировать.

И, тоже довольно-таки злорадные, глазки партнёра погасли, и он послушно подсказал первые слова моего монолога: «Послушайте! Сядьте!» (Господи, да что же там можно было забыть?!)

Тогда я торжественно развернулась «к залу передом» и громко произнесла: «Послушайте! Сядьте!!!» А дальше всё покатилось…

Длился кошмар, самое большее, минуты полторы. И только два человека в зале поняли, что что-то не так, – мои родители. И мама сказала: «Володя! Кажется, она забыла текст!» А папа возразил: «Нет! Это психологическая пауза!..»

Из этого тоже можно сделать вывод, кто из моих родителей интуитивней…

Для меня это было боевое крещение. И несмотря на то что потом меня поздравляли и целовали, я для себя сделала вывод: театр – не цирк, и здесь тебе никто не поможет. Карабкаться придётся самой…

Почти одновременно с первым вводом меня стали вводить и на роль Луизы в «Коварстве и любви» Шиллера. Луизу в спектакле играли Ольга Бган и Лиза Никищихина. Но Оля собиралась уходить из театра, а Лиза – собралась рожать.

К слову сказать, то, что я родила, как только пришла в театр, и очень быстро вернулась к работе, произвело на актрис театра большое впечатление. Они, словно спохватившись, одна за другой начали уходить в декретный отпуск. Практически в один сезон родили: Лиза Никищихина, Тамара Витченко, Наташа Орлова, Мила Полякова. Им всем было за тридцать, и они как будто очнулись. Так что, можно считать, я положила почин для «беби-бума» в театре Станиславского…

Фердинанда в «Коварстве и любви» бессменно играл Владимир Коренев, который был невероятно популярен после кинокартины «Человек-амфибия». Несмотря на то что прошло много лет со времени выхода этого фильма, девочки-поклонницы всегда ждали его у служебного входа – и в Москве, и в городах, где театр гастролировал. Можно только преклоняться перед философским терпением Володиной жены, актрисы театра Али Константиновой, которая из этих сумасшедших влюблённостей даже умудрялась извлекать выгоду: например, Володины поклонницы безвозмездно и с удовольствием нянчили их дочку – Ирочку!

(Я попыталась спроецировать ситуацию на свою жизнь и поняла, что я так не смогла бы – ни спокойно смотреть на навязчивых поклонниц мужа, ни доверить своего ребёнка случайному человеку!)

Володя Коренев со стороны мог показаться этаким недалёким красавчиком, который, снявшись в знаменитом фильме, «качается на волнах успеха». Но при ближайшем рассмотрении он оказался очень интересным, глубоким, эрудированным человеком. Когда нам доводилось выступать на встречах со зрителями, я всегда восхищалась, как замечательно он говорит, как держит зал, как хорошо знает русскую поэзию, как читает стихи, как он остроумен и блестящ…

По большому счёту, на сцене в театре он выглядел намного слабее. Возможно, это только моё мнение – но в своей книге я имею право его высказать: Володя прекрасен в кино как романтический герой, но по своей природе он артист характерный, а в этом качестве его до обидного мало использовали – и в театре, и в кинематографе. Кроме того, я думаю, ему не встретился ЕГО режиссёр, который сумел бы подчеркнуть его достоинства и спрятать недостатки…

Но СВОЙ РЕЖИССЁР – несбыточная мечта всех актёров. Мало кому удаётся эту мечту осуществить, поэтому большинство актёров так и уходят из профессии (или из жизни) нереализованными…

Мы играли «Коварство и любовь» много, особенно на гастролях. Нас с Володей приглашали даже сыграть несколько спектаклей в магнитогорском театре – в их постановке «Коварства и любви», с магнитогорскими актёрами: только Луиза и Фердинанд игрались московскими гастролёрами – Варлей и Кореневым. Ну что ж, могу сказать, что это был очень интересный и полезный для меня опыт…

Ещё очень запомнился мне уникальный спектакль «Коварства», которым закрывались летние гастроли театра Станиславского в городе Херсоне.

Лето. Август. Изнуряющая жара. Никаких кондиционеров в зале, да и вообще, кажется, у нас их ещё нет нигде. Спектакль костюмный: мужчины – в бархате, женщины – «замурованы» в корсеты. Грим течёт ручьями. Голова со сложной причёской – мокрая, как будто её окунули в воду…

И вот в таком виде и в таких обстоятельствах мы «рвём страсти в клочья». Последний спектакль. Силы на исходе. И немудрено, что вдруг всё покатилось «не в ту степь»…

Сцена Фердинанда и Миледи (её играет Майя Менглет, «Софи Лорен театра Станиславского», когда-то блеснувшая в картине Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове»). Коренев, уже выбиваясь из сил, произносит монолог с удвоенным пафосом, но неожиданно «захлёбывается собственными эмоциями» и начинает кашлять, как старый дед на печке, и никак не может остановиться. Майя, по природе своей очень смешливая, долго сдерживается, прикрываясь платочком и показными «страданиями».