Голландец разыграл дебют Рети, и Бет повела защиту, как в тренировочных играх с Бенни, добившись равенства позиций к девятому ходу. Атаку она начала до того, как соперник успел рокироваться, – принесла в жертву слона и вынудила голландца вывести коня и две пешки на защиту короля. К шестнадцатому ходу она создала угрожающие комбинации по всей доске, и хотя ни одна из них не была победной, количество угроз обеспечило голландцу серьезные проблемы. Он отступал до тех пор, пока не сдался из безнадежно закупоренной позиции.

В полдень Бет, счастливая, шагала по улице Риволи, щурясь на солнышке. Рассматривала в витринах блузки и туфли, и хотя не собиралась ничего покупать, это само по себе было наслаждением. Париж походил на Нью-Йорк, только казался более изысканным, культурным, цивилизованным. На улицах было чисто; отмытые стекла магазинов блестели. Она проходила мимо настоящих уличных кафешек со столиками, вынесенными на тротуары; за столиками сидели довольные люди и разговаривали по-французски. Голова Бет была настолько занята шахматами, что только сейчас до нее окончательно дошло: она в Париже! У нее под ногами – парижская авеню, эти прекрасно одетые дамы вокруг – француженки, parisiennes[57], а ей всего восемнадцать лет, и она чемпионка США по шахматам. Сердце чуть не выскочило из груди от радости, и Бет замедлила шаг. Ее обогнали двое мужчин, переговариваясь на ходу; Бет услышала обрывок фразы: «…avec deux parties seulement»[58]. Это были французы, и она их понимала! Бет остановилась посреди тротуара, постояла, впитывая в себя изысканную красоту серых зданий на авеню, солнечный свет, играющий в листве деревьев, странные ароматы чужого города. Когда-нибудь она купит здесь квартиру – на бульваре Распай или на улице Капуцинок. Когда ей перевалит за двадцать, она станет чемпионом мира и будет жить где пожелает. Можно обзавестись pied à terre[59] в Париже, ходить здесь на концерты и спектакли, каждый день обедать в разных кафе и выглядеть как эти женщины, идущие сейчас рядом с ней и навстречу, – такие уверенные в себе, элегантно одетые, с гордо поднятыми головами, с безупречными стрижками и укладками. У нее есть то, чего они лишены, и этот особенный дар обеспечит ей жизнь, о которой все могут только мечтать. Бенни не зря постоянно твердил, что ей нужно следующим летом поехать на турнир в Москву. Он прав. Ее ничто не держит в Кентукки. Ее возможности безграничны.

Бет несколько часов бродила по бульварам, ни разу не остановившись что-нибудь купить – только смотрела на витрины, на людей и здания, на рестораны, деревья и цветы. Переходя улицу Пэ, она случайно толкнула пожилую даму и сказала: «Excusez-moi, madame»[60], – так легко и естественно, будто всю жизнь говорила по-французски.

В здании, где проходил турнир, на четыре тридцать был назначен банкет. Бет не без труда отыскала дорогу назад и, запыхавшись, добралась туда с опазданием на десять минут. Организаторы сдвинули игровые столы в дальний конец помещения, кресла расставили вдоль стен. Бет усадили возле двери, подвезли к ней тележку с самыми прекрасными пирожными в мире, и она, держа в руках чашку café filtre[61], вдруг загрустила от того, что рядом нет Альмы Уитли и она уже никогда не увидит этого великолепия. Взяв с тележки блюдце с «наполеоном», Бет услышала громкий смех, посмотрела в дальнюю часть зала – там стоял Василий Боргов с чашкой кофе и в окружении обступивших его людей, почтительно ждавших, когда он навеселится. Массивное, грубое лицо было искажено неистовым весельем, а Бет смотрела на него и чувствовала, как в животе разрастается ледяной ком.

В тот вечер она вернулась в отель, уныло разыграла дюжину партий Боргова – те самые, которые разбирала вместе с Бенни, поэтому знала вдоль и поперек, – спать легла за час до полуночи, не став принимать таблетки, и отлично выспалась. Боргов уже одиннадцать лет носил звание международного гроссмейстера, он пять лет был чемпионом мира, но на этот раз она ему не уступит. Что бы ни случилось, Бет решила, что больше не позволит себя унизить. К тому же теперь у нее появилось преимущество: Боргов окажется не настолько хорошо подготовлен к игре с ней, как она – к игре с ним.

* * *

Бет продолжала копить победы в турах: после голландца ей сдался француз, а на следующий день – англичанин. Боргов тоже не проиграл ни одной своей партии. За день до финала, когда Бет состязалась со вторым голландцем – постарше и поопытнее первого, – она очутилась за соседним столом с Борговым. Он сидел так близко, что на несколько минут это привело ее в смятение, но мало-помалу она совладала с собой. Голландец оказался сильным шахматистом, и необходимо было сосредоточиться на игре. Когда спустя четыре часа, все-таки заставив его сдаться, Бет подняла голову и огляделась, на доске за соседним столом уже не было фигур, а Боргов ушел.

По пути к выходу она остановилась у стола администраторов и спросила, с кем ей предстоит играть завтра утром. Арбитр порылся в бумагах и слегка улыбнулся:

– С гроссмейстером Борговым, мадемуазель.

Она этого ждала, но дыхание сразу перехватило.

На ночь Бет выпила сразу три зеленые таблетки и в кровать легла рано, опасаясь, что еще долго не сумеет расслабиться и заснуть. Но сон пришел сразу, и в восемь утра она открыла глаза, свежая и отдохнувшая, с чувством уверенности в своих силах, с ясным умом и полным ощущением готовности к игре.

* * *

Когда Бет вошла в зал и увидела Боргова за шахматным столом, он не показался ей таким уж грозным. На нем был знакомый черный костюм, и все остальное тоже было по-прежнему: жесткие черные волосы аккуратно зачесаны со лба назад, лицо, как всегда, бесстрастно, – но теперь в его облике Бет не видела ничего угрожающего. Он вежливо встал со стула, пожал ее протянутую руку без тени улыбки. Играть белыми выпало Бет, и когда они сели, Боргов запустил ее часы.

Она почти определилась с тем, как будет действовать: вопреки совету Бенни пойдет пешкой на четвертое поле короля в надежде на то, что Боргов начнет сицилианскую защиту. Бет проштудировала его партии с этим дебютом – всё, что было опубликовано, – и теперь, взяв королевскую пешку, поставила ее на четвертую горизонталь, а когда Боргов ответил пешкой ферзевого слона, почувствовала приятную дрожь волнения. Она была готова к игре с этим человеком. Бет пошла конем на третье поле королевского слона; Боргов – конем на третье поле ферзевого слона, и на шестом ходу они приблизились к варианту Болеславского. Бет выучила наизусть – досконально, ход за ходом – восемь партий Боргова, в которых он использовал именно этот вариант, подробно разобрала их с Бенни, препарировала дотошно и безжалостно. Боргов начал развивать вариант Болеславского на шестом ходу – вывел свою пешку на четвертое поле короля. Бет сыграла конем на третье поле коня с уверенностью, которая опиралась на незыблемое знание, что она права, затем оторвала глаза от доски и взглянула на Боргова. Тот принял обычную позу шахматиста – подпер кулаком щеку и смотрел на фигуры. «Он сильный, хладнокровный и коварный игрок, но в его действиях нет никакого колдовства», – сказала себе Бет. Не глядя на нее, Боргов поставил слона на второе поле коня. Она сделала рокировку. Он тоже. Бет обвела взглядом ярко освещенный, роскошно обставленный зал – кроме них, над досками задумались еще две пары шахматистов.