Ох уж этот садовый гном! Бедный, злополучный Дивайн перепробовал, казалось, все способы изгнания этого беса. Сперва он пытался просто выбрасывать гнома, но это не помогало. Тогда он сбросил его из окна своего класса в башне (презрев все заветы Министерства здравоохранения насчет обеспечения безопасности), и гном вдребезги разбился о камни внизу. Но Гарри Кларк, видимо, имел доступ к неограниченному количеству дубликатов этого забавного изделия, и стоило Дивайну уничтожить одного гнома, как его место тут же занимал другой, ибо их там была целая армия, и единственным их оружием была насмешка.

Раздражение доктора Дивайна росло – но вместе с ним росло и ощущение дискомфорта, даже тревоги, когда он замечал, что очередной гном высовывает свою наглую башку то из буфета, то из кладовой, то из раскрытого кейса, то с книжной полки, то из цветов на клумбе. Иногда на шее у гнома красовался наш школьный галстук или табличка с надписью: «Peripatetic Gnomad», или «Gnomic Utterance», или просто «Human G-gnome».

Подозреваю, именно непрерывность, безжалостность этого шутливого издевательства и вызывала у Дивайна тревогу. С чувством юмора у него всегда было плоховато, и он с большим недоверием относился ко всему, в чем видел свидетельства иррациональности. Такие люди, как Дивайн, очень гордятся собственным здравомыслием; им совершенно чужды радости чего бы то ни было абсурдного и бессмысленного. Из-за этого Дивайн и Гарри Кларка недолюбливал; он считал, что Гарри оказывает на мальчишек дурное влияние, что ученики тратят время зря, беседуя с Гарри о поп-музыке, вместо того чтобы готовиться к экзаменам, и совершенно напрасно изучают творчество Эдварда Лира, а не Уильяма Вордсворта[97]. Дивайна раздражало, что Гарри носит твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях и не надевает академическую мантию даже на утреннюю Ассамблею. С точки зрения Дивайна, Гарри Кларк являл собой тип преподавателя весьма непрофессионального и неряшливого. А с моей точки зрения, Гарри был одним из лучших преподавателей на свете, человеком в высшей степени оригинальным, мыслящим свежо, чуждым условностям и способным подарить другим немало идей и духовных ценностей, которые на много десятилетий опередили его время.

Гарри всегда обращался к ученикам по имени, хотя в то время больше никто у нас в школе этого не делал; и это, как ни странно, не только не подрывало дисциплину у него на уроках, но даже укрепляло ее. Гарри считал, что каждый человек – это личность, достойная внимания, и с каждым своим учеником обращался именно как с личностью, стараясь узнать о нем как можно больше. Но хуже всего, по мнению Дивайна, было то, что Гарри хотел научить своих учеников и в нем самом, их учителе, видеть прежде всего именно человека. В выходные или после занятий он нередко даже приглашал учеников к себе домой. Кстати, шутки со смеющимся садовым гномом неизменно продолжались в течение стольких лет именно потому, что в это с самого начала были посвящены все ученики класса Гарри и каждый из них в большей или меньшей степени в этом участвовал. То есть у каждого из двадцати девяти мальчиков тоже был такой гном, а также – четкие инструкции насчет того, где и когда в следующий раз этого гнома следует поместить, чтобы обеспечить «максимально разрушительный эффект».

Да, это была довольно странная забава. И совершенно мальчишеская. Но когда в последний день того осеннего триместра Дивайн пришел на урок и увидел за партами двадцать девять ухмыляющихся гномов, за которыми спрятались двадцать девять ухмыляющихся мальчишек, он разразился таким безумным хохотом, который подхватили и его ученики, что смех этот способен был, казалось, приподнять даже свинцовую крышку небес и выпустить на волю ослепительно-яркие лучи солнца.

У меня в классе этот дружный хохот был хорошо слышен; а наш старый директор услышал его даже внизу, сидя в своем кабинете; услышал его у себя на колокольне и Гарри Кларк – услышал и улыбнулся своей мальчишеской открытой улыбкой. Весь тот осенний триместр погода стояла какая-то на редкость холодная и мрачная, но в эти несколько мгновений нам вдруг показалось, что весь мир залит солнечным светом…

Я снова посмотрел на каминную полку, откуда мне радостно улыбался последний дар Гарри. Краска на нем слегка поблекла, но ликующее выражение лица осталось прежним.

Хорошенько этим воспользуйся, говорилось в записке Гарри. И я был твердо намерен это сделать.

Дорогой Мышонок!

В общем, из-за шумихи вокруг Пуделя мне пришлось отложить выполнение кое-каких моих планов. Главным образом виноваты в этом мои родители: как только им стало известно о Состоянии Пуделя, они начали допытываться, насколько я был с ним близок и что он мне говорил.

Теперь они все стараются познакомить меня с «какими-нибудь милыми девочками», посещающими нашу церковь («милые» – это, наверное, вроде Беки Прайс), опасаясь, как бы гомосексуализм не оказался заразным. Лучше бы все-таки они перестали это делать! Это же просто маразм какой-то! И куда делись их разговоры о чистой платонической любви? Почему теперь речь непременно идет о сексе?

Мало того, родители постоянно проводят со мной всевозможные короткие беседы о друзьях, о девочках, о школе, и если бы со мной в школе и впрямь что-нибудь этакое случилось, я бы просто не знал, как смотреть им в глаза. Я уж подумывал, не сказать ли им прямо: Мой учитель – гей. Он любит гладить мне ноги, ощупывать меня всего и совать руки мне в штаны. Это уж точно заставило бы их насторожиться. И, возможно, они бы мне даже поверили. Во всяком случае, они наверняка сообщили бы об этом и директору, и школьному совету, а может, даже и в полицию бы заявили. Меня они, конечно, сразу же забрали бы из этой школы, и я бы никогда больше Гарри не увидел.

Всю эту неделю я думал о нем. Я даже несколько раз проехал на своем новом велосипеде мимо его дома. А два раза ненадолго остановился и стал смотреть на его окна. На окнах у него занавески, как и у всех, только он их до конца не задергивает, и если подойти к самому окну, то в щелку можно увидеть, что происходит внутри. А внутри у Гарри стояла елка, украшенная звездами и стеклянными шариками. Настоящая елка, не какая-то там искусственная, как у моих родителей. А еще у Гарри горели настоящие свечи; и на двери у него висел венок из омелы; и вообще было такое ощущение, словно в доме у него тепло и безопасно. А внутри у него все стены уставлены полками с книгами и пластинками.

Да, его дом выглядит совершенно безопасным. Безопасным, теплым, гостеприимным – таким, куда всегда можно прийти и поговорить обо всем на свете, и там тебя обязательно выслушают. Я уже столько раз стоял возле его дома, собираясь постучаться, но отчего-то все не решался и в итоге трусливо сбегал. Наверное, для меня это слишком серьезный шаг. А ты как думаешь, Мышонок?