Сегодня утром во время Ассамблеи наш директор поднял тему травли тех, кто слабее. Тема, разумеется, долгожданная и весьма для меня желанная, но мне показалось, что Харрингтон как-то уж больно часто в мою сторону поглядывает. И это, естественно, пробудило в моей душе некоторую тревогу. К тому же рядом с директором стояли его верные слуги – справа Блейкли, а слева Бакфаст, – и у меня просто все сжималось внутри при виде этого ужасного триптиха.

– Хулиганство и запугивание тех, кто слабее тебя, как и многие другие разновидности антиобщественного поведения, – вещал Харрингтон, – в основе своей связаны с нехваткой веры. Веры в Бога, веры в себя, веры в других людей. Из-за нехватки веры возникает некая пустота, которую мы различными способами пытаемся заполнить, и порой эти способы включают в себя наркоманию и другие отвратительные привычки. В том числе и привычку терроризировать более слабых. Это крайне пагубная привычка. – Он выразительно посмотрел на учеников. – Она, правда, позволяет какое-то весьма непродолжительное время чувствовать себя победителем, ибо дает ощущение власти, но на самом деле это она вами властвует. Она коварно воздействует на ваше внутреннее «я».

Дальше было еще много чего в том же духе (я же говорил, что он настоящий оратор), и все мальчики внимательно слушали. Итак, молодой Харрингтон – не только отличный бизнесмен, но и постепенно превращается в настоящего Заклинателя Змей. Он кажется доступным, умеет четко выражать свои мысли и внушать доверие, от него исходит ощущение если и не настоящего душевного тепла, то, по крайней мере, иллюзия заботы. Неужели даже мои ученики не понимают, что это всего лишь очередной спектакль?

Я внимательно на них посмотрел. Андертон-Пуллитт согласно кивал головой, словно спасение его души зависело именно от директорских слов; Брейзноуз (он и сам частенько бывал жертвой притеснений со стороны старших учеников) чуть не плакал. В противоположном ряду Руперт Гундерсон внимал речи директора с жадной сосредоточенностью неофита. И только мои «хулиганы», похоже, остались невосприимчивы к ораторскому искусству Харрингтона: Сатклифф что-то рисовал ногой на полу; Макнайр тупо смотрел в пространство; Аллен-Джонс, скрестив на груди руки, еле заметно усмехался – во всяком случае, улыбкой эту гримасу назвать было никак нельзя.

После директора выступил капеллан и, как всегда, преподнес очередной заунывный пассаж из Евангелия от Луки. Чары мгновенно были нарушены; началось обычное покашливание, шарканье ногами, перешептыванье. Дивайн даже рявкнул на двоих болтунов из своего класса, и тишина на какое-то время была восстановлена.

После Ассамблеи ко мне заглянул Аллен-Джонс и с мрачным видом сообщил:

– Сэр, там снова этот Руперт Гундерсон. Он подал директору встречную жалобу. Заявил, что сожалеет о содеянном и все такое, мол, зря он меня ударил, но, по его словам, это как раз я заставляю его испытывать неловкость и таким образом его терроризирую. Теперь и директор утверждает, что дурное влияние исходит именно от меня, что это я бросаю вызов Гундерсону с его гомофобией, а значит, жертва – это он, а я его преследую и заставляю страдать. Короче, директор именно меняпопросил посоветоваться со специалистом. И сегодня я встречаюсь с доктором Блейкли.

Так вот чем объясняется тема сегодняшней Ассамблеи, подумал я.

– Великие боги! Неужели он это серьезно?

Аллен-Джонс посмотрел на меня как человек, не просто все понимающий, но и безмерно уставший от жизни.

– Сегодняшняя Ассамблея вся целиком была посвящена мне, – сказал он. – Вся эта чушь насчет нехватки веры и антиобщественного поведения. Он же все повернул против меня, сэр! А мне он сказал, что я сейчас переживаю некий бунтарский период, и попросил проявлять толерантность по отношению к чужим представлениям и верованиям.

Я только вздохнул про себя, а вслух сказал:

– Ладно. Ничего, я сам этим займусь.

Я прекрасно видел, что мальчик расстроен. С другой стороны, Аллен-Джонс всегда был склонен излишне драматизировать события. Сразу же после занятий я направился к директору. Войдя в его кабинет, я обнаружил там также доктора Блейкли и доктора Бёрка, нашего капеллана.

– А, Рой, вы как раз вовремя, – сказал Харрингтон. – Мы тут обсуждали необходимость неких новых норм поведения.

– Простите, что помешал, – сказал я. – Но я должен безотлагательно переговорить с вами. Это займет не более минуты.

Харрингтон просиял.

– Ну конечно! – воскликнул он. – Но я действительно очень рад, что вы зашли. В конце концов, вас это касается в первую очередь. Присаживайтесь, пожалуйста.

Я остался стоять. Капеллан с подозрением на меня глянул. А доктор Блейкли одарил меня примерно такой улыбкой, с какой врач обычно сообщает пациенту, что ему осталось жить всего несколько месяцев.

– Я пришел не на собрание, – сказал я. – И хотел бы попросить вас уделить мне пару минут для разговора наедине.

Харрингтон улыбнулся.

– Ну это понятно, однако давайте все же на время отложим наш разговор. Мы тут с Маркусом обсуждали, – при этих словах доктор Блейкли по-собачьи склонил голову набок и прислушался, – как нам быть с теми, кто занимается травлей более слабых. Нам кажется, что весьма важно, чтобы обо всех подобных случаях становилось известно и ученикам, и преподавателям. Мы даже набросали проект некого постановления, в целом очерчивающий направление будущей школьной политики.

Как это типично для него, подумал я. Неужели этот самоуверенный делец и впрямь считает, что нам нужно некое постановление? В былые времена преподавателю нужен был только здравый смысл – ну и конечно, достаточно сильный характер, – чтобы суметь убедить в чем-то учеников во время личной с ними беседы, а не прячась за каким-то постановлением, созданным в кабинете чиновника.

– Дело в том, Рой, – продолжал директор, – что подобная травля может принимать различные формы. И многие любители травли часто даже не сознают, что именно их поведение пагубно воздействует на других. Кстати, травля – это далеко не всегда физическое воздействие. Оно зачастую бывает и чисто психологическим. В таких случаях оно способно нанести даже больший вред. И мы пришли к следующему выводу: все то, что заставляет ребенка чувствовать себя не в своей тарелке – будь то пинки, щипки, удары, обидные прозвища или навязывание кому-то собственных представлений, – и есть различные формы травли, с которыми необходимо бороться на всех уровнях, от учеников до преподавателей.

– Не уверен, что достаточно хорошо вас понимаю, – сказал я.

Харрингтон одарил меня своей PR-улыбкой и пояснил:

– Проще говоря, если мы хотим уменьшить число проявлений у наших мальчиков подобной паталогии, то в первую очередь должны обратить внимание на те методы воспитания, которыми пользуемся. Если на подростка кричат, если его унижают – прилюдно или в приватной обстановке, – это может стать для него опытом весьма травматичным. Впрочем, когда-то подобные методы, возможно, и считались вполне приемлемыми. Но жизнь не стоит на месте. И наши клиенты вправе ожидать, что мы проявим чуткость и будем соответствовать всем их запросам.