– «Все это»! Это всего лишь ресторан, или ты замахнешься на всю вселенную?

Борис улыбнулся:

– Нет, нагнетать не буду. Просто схему нарисую.

Схема! Смешно звучит. Он добавил в опустевшие стаканы золотистого шотландского, пригубил и продолжил:

– Судьба ведь предопределена для нас, простых ребят, не озаренных высшим небесным светом, так, кажется, в каббале записано. Вот я родился в большой счастливой семье, в тихом красивом месте. Вырос там и должен был идти по дороге, которая была достаточно предсказуемой, понятной. Но произошла катастрофа, уничтожившая мой мир. Дорога та исчезла, испарилась, и передо мной разверзлась пропасть. Судьба перестала быть моей, она превратилась в тысячи осколков, летящих в пустоте, и я не знал, в какую сторону двигаться, как эту головокружительную пустоту преодолеть.

– Помнишь, однажды в Майами, когда ты опоздал на встречу с Wal-Mart, я в тот вечер порезал руку. Мне привиделось «нечто» в том зале отеля «Key Biscayne», и я раздавил в руке бокал. Я тогда почувствовал такое откровение, словно мне приоткрыли завесу бытия, будто я проживаю не свою жизнь, будто я настоящий остался там, в сорок первом, на своей дороге, а все что потом, – мираж.

– В этом мираже с тобой прожили тысячи людей, ты повлиял на их судьбы, ты дал своим детям жизнь, вполне себе материальную, все это невозможно получить из миража.

Клифф рубанул рукой, словно отсекая потустороннее.

– Давай вернемся на старую добрую землю, в реальность, от которой все равно никуда не деться. Скажи лучше, как ты живешь без дела? Не могу тебя представить отдельно от «Ривиеры».

– Знаешь, в этом смысле я счастлив. Как-то утром стою в душе и ловлю себя на мысли о том, что никуда не тороплюсь, наслаждаюсь этим ощущением, этими струями, из-под которых не хочется уходить. Не боюсь пропустить телефонный звонок, какую-то информацию, проблему, которую, пока ты в деле, ждешь каждую минуту. Я не опаздываю ни на какую встречу, и без меня никто не примет неверного решения. Другая жизнь! Сколько ее там осталось. Единственное, что меня по-настоящему волнует, – семья. Клифф, ты мне должен помочь исправить, насколько это возможно, ту ситуацию, в которую я загнал себя и моих ребят, ну и Джекки, конечно. Поговори с Мишелем, он главный в этом лабиринте, через него я смогу выйти из ужасного состояния наших взаимоотношений. Пусть он позвонит, я сам не в силах набрать его телефон первым.

– Залесский, ты как себе это представляешь? Ты надеешься, что можно поручить кому-то…

Борис перебил его:

– Просто скажи, что я хочу его видеть, что я очень расстроен, ну, что-то такое. Мне нужно понять, насколько все плохо и, если он тебя пошлет, тогда другое дело, и ты за это не отвечаешь, к тебе никаких претензий. Господи, Клифф! Просто позвони ему и скажи несколько фраз.

– Может быть, мне все-таки повидаться с ним, и при личной встрече?..

– Нет, больше ждать не могу. Ты же меня знаешь: когда какое-то решение созрело, меня просто на части рвет от нетерпения. Я переменился больше снаружи, чем изнутри, и старикашка я еще вполне бодрый. Уверен на 90 процентов, что мои ребята так же по мне скучают, но Джекки… они ее жалеют, так что монстр в нашем тандеме я. Но если удастся найти способ вернуть меня в человеческий облик, довольны будут все.

– А что Жоззет?

– Она напугана. Перезваниваемся, пока находился в Жуане, приезжала, но надолго не останавливалась.

– В общем, натворил ты дел, и как-то это не вовремя, что ли…

– Ты имеешь в виду, что мне скоро подыхать, и я, вместо того, чтобы чинно восседать в кресле-качалке у камина, с пледом в клеточку на подагрических коленках, под занавес кинулся во все тяжкие?

– Ну, что-то вроде этого.

Клифф поднял подбородок, изобразив профиль героя, готового к сражению.

– Не тужься, на Наполеона не тянешь, тут тебе со мной не тягаться. Я и сейчас на него похож, если представить, что он, пережив стресс от невозможности еще раз завладеть Европой, дожил до моих лет на своей «Святой Елене».

– Вот-вот, и я о том же! Наполеон, Александр Македонский, Юлий Цезарь – там по палатам таких много.

– Черт, Бранновер, возьми трубку и набери номер Мишеля, и я обещаю тебе при любом результате полстакана скотча тридцатилетней выдержки.

– «Результате»! Мы что, в бейсбол играем? Что с тобой, в самом деле? На 90 процентов он рассчитывает. Я бы на твоем месте запасся туалетной бумагой и при 99. А если сработает тот всего один процент, и они тебя больше не примут, как тебе вообще дальше жить?

Мишель взял трубку на шестом гудке.

– Клифф, ты? Рад тебя слышать. Что-то случилось? Что-то с папой?

Бранновер так и не успел сказать ничего, кроме первых двух слов:

– Привет, Мишель!

Телефон был включен на громкую связь. Борис услышал в вопросе сына и тревогу, и горечь переживания, и тоску – все то, что чувствовал сам. Он выхватил трубку и, пару раз кашлянув, произнес почти то же, что и тогда, когда ему позвонил Клифф:

– Ты мне нужен, приезжай.

Мишель приехал в Жуан вместе с Джейсоном. Неловкость первых минут разрядил младший целым потоком красноречия:

– Папа, мы с Джоан задумали снять о тебе фильм, обо всей твоей невероятной жизни. У нас есть исключительно талантливый сценарист, он готов приехать по первому твоему слову. Основу сюжета мы уже подработали, если хочешь, можешь почитать.

Залесский угостил их соком, тем самым оранжем. Сыновья с изумлением наблюдали за ним, так лихо управлявшимся с соковыжималкой. Всем вдруг стало весело, тепло, словно они вернулись в то прошлое, когда он поил их, набегавшихся, нагретых солнцем, в этих апартаментах, таким же соком, только приготовленным Джекки.

– Кино – это интересно, я готов. Даже скажу так: я и сам подумывал о том, чтобы в какой-нибудь форме – книга, кино, может быть, документальное, оставить после себя память. Только не про меня… Ну, то есть, пусть и про меня, но в центре должно быть о Риге, о гетто, о катастрофе. Правда, на эту тему уже много всего написано и снято, но нас, живых свидетелей, осталось мало, это верно. В общем, давай своего сценариста, я готов, и даже готов спонсировать всю эту затею.

Борис был рад зацепиться за это предложение, оттянуть объяснения по всем тем болезненным вопросам, которых было не избежать.

Но ребята избавили его от этой необходимости. Разговор перешел на внуков, на то, чем они занимаются. Договорились весной собраться всем вместе на лыжном курорте в Швейцарии.

Никому не хотелось говорить о неприятном, все пришли к негласному решению отложить эту тему на потом, когда время нивелирует ее, лишив остроты. Они любят друг друга, и это главное. Это то, в чем хотел удостовериться их отец. Борис был рад такому исходу. Он не направлял беседу, он лишь прислушивался к ее тону, стараясь не нарушать гармонию. Уже за полночь, оставшись с Мишелем наедине, он поговорил о делах: