– Играть? Кажется, я уже где-то слышал это… – повторил вслух мысли своего собеседника миниатюрный эльф, покачивая своей непропорционально большой головой и, как будто бы сильно задумавшись о чем-то, оставил в полном оцепенении молодого мальчугана, который прикоснулся сейчас своим собственным рассудком к чему-то такому, что был совершенно не готов принять, но что, без сомнения, должно было проявиться именно здесь и прямо сейчас.

– Конечно, конечно! Играть, играть… – всё повторяло и повторяло, трясясь в воздухе, маленькое странное существо, то распадаясь на абстрактные разноцветные фигуры, то вновь собираясь в единый мифический образ.

Юный зритель тем временем, начиная испытывать вполне определенную степень беспокойства, решил слегка расслабиться, фокусируясь взглядом на пространстве над этой фигуркой, в смутной надежде разглядеть веревки, хоть какие-нибудь нитки или приспособления, которыми бы это существо было бы управляемо. Ведь тогда он мог отследить, куда они идут, и тогда уже не составило бы большого труда найти того, кто стоял за всем этим представлением…

– Частью которого я и явлюсь… хммм, – задумался юноша, не на шутку перепугавшись того, как его маленький собеседник отзеркалил в открытое пространство вслух те потаенные мысли, что, жужжа, роились в черепной коробке гостя волшебного шатра, заставив последнего поежиться от суеверного страха перед силой, чье происхождение да сих пор оставалось для юного путешественника полнейшей загадкой.

– Но, если никто мной не управляет… – продолжил маленький человек, не то извлекая слова из подсознания мальчика, не то пытаясь насадить ему свои собственные, что на самом деле для существа, обладающего лишь чувственным восприятием посредством физических органов – «здесь» и «сейчас», было, на самом деле, одним и тем же, как и то, что находится «там». Маленький человек махнул рукой над своей ушастой головой, которая, казалось, стала пульсировать и слегка меняться в очертаниях, заставляя глазные нервы наблюдателя напрячься, чтобы понять, в чем именно заключалась начавшаяся метаморфоза.

– То тогда что же находится там, на той стороне? Было бы интересно узнать, – завершилась мысль в пространстве, которая, как будто бы, больше не зависела ни от кого, а была самодостаточным ответом, содержащимся в вопросе сама по себе.

В тот же момент юноша почувствовал, как его тело слегка задрожало, испытывая абсолютно иррациональный, и даже в чем-то мистический страх и трепет, ни перед конкретно этой странной куклой (и куклой ли?) и даже ни перед немного жутковатым, несмотря на ореол загадки и волшебства, места где находился – поскольку где бы он сам сейчас не оказался – любое измерение во всех мирах предстала бы перед ним в точно такой же конфигурации – очень хрупкой реальности, которая, чем больше пыталась доказать себе свою неоспоримую позицию, как единственно приемлемую парадигму жизни, тем самым лишь всё сильнее проваливалась в пропасть противоречий, что съедали юношу изнутри.

– Но как же… – продолжила маленькая фигурка, – это же все мои воспоминания и ой… – прервалась она, когда, смертельно испугавшись чего-то, и сам молодой зритель вновь ощутил, как его живот буквально скрутило от страха, заставив его сжаться под давлением собственных мыслей, которые выходили из чужого рта. Получилось, что если даже его ум был не совсем его, точно также, как и воспоминания, и в конечном итоге весь осязаемый мир, в котором он находился, то что же тогда было «настоящим», и тогда кем являлся он сам в этой неохватной тайне, которая начиналась с него самого и, казалось, не заканчивалась нигде и никогда во всей вселенной?

Оставив этот тревожный вопрос пока висеть в воздухе, подобно фигурке мифического персонажа, которая начала подниматься всё выше в воздух, наблюдатель смотрел, как окружающая его футуристическая обстановка начала светиться, покрывшись сияющими узорами, которые начали складываться в закрытое помещение переливающихся геометрическими рисунками стен пещеры.

 – Игра, – пронеслось в голове аборигена слово, которое выжигалось на его сердце каленым железом.

Подобно вспышке молнии, что в эту самую секунду пронзила небеса, это еще не сформировавшееся в звуковой и даже символической интерпретации понятие внезапно проявилось в уме древнего существа, которое стояло, пораженное этой интуитивной и простой истиной, которая столь долго скрывалось за ширмой иных, совершенно внеземных идей и вещей. Одновременно с этим проходил даже голод в практически пустом желудке, что был лишь слегка наполнен соками одного из энергофруктов, обглоданную корку которого юный представитель молодого вида уже выронил из руки, наблюдая за тем, как до этого пугающая его реальность джунглей, где на каждом углу его поджидали опасные хищники и явления, объяснения которым он не находил вдруг, слились в единую картину мира. Она будто бы замерла и дала возможность юному путешественнику рассмотреть ее внимательно со всех сторон, в том числе и извилистые рисунки молний, что раньше так пугали представителя фауны маленькой голубой планеты, который тут же бы бросился бежать на своих четырех конечностях до ближайшего укрытия. Однако, вместе с прежним инстинктом самосохранения он, помимо всего прочего, тут же ощутил что-то совершенно чудесное, и самое главное – НОВОЕ. Каждый волос его шерсти стал подниматься, и даже сам он, подобно частям своего тела, стал вытягиваться ввысь, постепенно отрывая свои передние конечности от земли, вставая, совершенно не напрягая позвоночник, напротив, казалось, что он будто бы избавляется от какой-то совершенно ненужной вещи, позволяя проявиться скрытому, но абсолютно естественному процессу. Всё дальше и дальше распрямляясь, без опаски разгибая коленки и уже практически вставая, приподнимаясь на цыпочках, – всё это только ради того, чтобы прикоснуться своими пальчиками, которые, будучи обычно согнутыми, тут же распрямлялись, к тому чудесному рисунку, что своим лиловым светом освещал темно-серое небо. Бедный путешественник видел, как эта, еще совсем недавно пугающая его сила обернулась прекрасным древом – небесным растением, которое, светясь, вырастало из самих облаков, на глазах разрастаясь и разделяясь на бесконечное множество ветвей поменьше, по которым уже скользил сам оторвавшийся от земной тверди путник. В этот момент он, казалось бы, обнаружил в себе силы наконец достичь этого небесного древа, что произрастало не снизу, но, напротив, тянулось к планете. На самом деле, у завороженного наблюдателя всегда была возможность прикоснуться к нему, вот только сам он об этом не догадывался, а если быть точнее, просто не допускал такой возможности. Сейчас же он знал, просто-напросто был уверен в том, что готов оторваться от земли, чтобы достичь этого небесного тела, и, на секунду согнувшись вновь, он, собрав все свои силы, рванул ввысь к этому новому рубежу своего путешествия, испытав при этом еще одно откровение: то, что он называл и представлял деревьями, как земными, так и небесными, оказывались сами по себе лишь новыми понятиями в его картине мира, которая стала, как никогда до этого, более полной. Будто бы он провел весь период жизни до этого во сне – и, более того, взглянув на свои собственные руки, он с трепетом обнаружил, что привычный вид конечностей пропал, уступив место набору светящихся линий, что были очень похожи на ветки этого самого космического древа, к которому он бесконечно тянулся, как будто бы смог заглянуть в глубины своего собственного существования.