Я отбрасываю эту мысль, тянусь к своему рюкзаку и подтаскиваю его к себе. От этого движения боль расползается от колена по икре.

– Так как? – повторяет Коул. – Как ты закрыла шлюзы?

– Я запустила блокировку дверей. – Я открываю рюкзак. – Активировала режим самоуничтожения на генките.

Мы добираемся до блокпоста у ворот, вокруг которого также валяются вооруженные роботы. Стальные баррикады искорежены и дымятся, а края почернели от огня. Видимо, сквозь них уже прорвались Леобен и Дакс. Коул вжимает педаль газа в пол, и мы, вылетев на шоссе, оставляем «Хоумстэйк» и вздымающееся облако гидры позади. Я откапываю в рюкзаке аптечку и достаю флакон с исцеляющей сывороткой.

Черные как смоль глаза Коула расширяются.

– Что ты натворила, Кэт?

– Сделала то, что должна была. Я говорила тебе, что мне нужна взрывчатка.

Я зажимаю флакон в зубах и пытаюсь обнажить колено. Ткань прилипла к ране, и у меня перехватывает дыхание от боли. По икре стекает струйка крови. Нога распухла, а ткань затвердела. Я стискиваю зубы, закрываю глаза и резко дергаю штанину.

Боль обрушивается на меня словно лавина. Она ревет в ушах и заглушает мои чувства. Перед глазами плывут серебряные полосы. Я моргаю и перевожу взгляд на то, что осталось от моего колена.

Все намного хуже, чем я думала. Кожа побагровела и покрылась трещинами, а самые глубокие из них, темно-розового цвета, напоминают следы от когтей. На опухшей икре растянулся темно-фиолетовый синяк, доходящий до лодыжки.

Единственное, что радует – это серебристые волдыри, напоминающие капли, которые появились вокруг места, куда я подключала кабель. Тело пытается избавиться от нанитов, уничтожающих мои клетки. Это хоть и помогает, но не останавливает их распространение по телу. Это можно сделать только с помощью генкита и какого-нибудь гениального кода. А без этого наниты будут бушевать во мне, пока не погибнут. Вот только непонятно, сколько это займет времени: несколько минут или часов. Все, что мне остается делать – терпеть боль и накачаться исцеляющей сывороткой, чтобы хоть как-то уменьшить раны.

Я открываю флакончик с серебряной жидкостью. Коул бросает на меня взгляд и застывает.

– Ох, нет-нет, – шепчет он.

Визжат тормоза. Мы слетаем с шоссе прямо к деревьям. Листья летят на лобовое стекло, а ветки царапают двери, пока мы не оказываемся на поляне, где резко останавливаемся.

– Нет, нет. – Коул срывает ремень безопасности. Его голос безумен, а в глазах чернильные лужи темноты. – Почему, Кэт? Зачем ты это с собой сделала?

– Я сделала то, что должна была, – говорю я, готовясь к новому приливу боли. – Я же говорила, что нам нужно закрыть шлюзы. Там живут восемьдесят тысяч человек, Коул.

Я втираю исцеляющую сыворотку в потрескавшуюся кожу колена, стараясь игнорировать боль и то, что моя нога разлагается, как гниющие фрукты.

– Черт возьми, Катарина! Коул вздрагивает и отворачивается, а мышцы на его шее напрягаются. – Я не хотел, чтобы ты поранилась.

– У меня не было времени обдумывать другие варианты. – Я пристально смотрю на него. – Я приняла решение, а ты не согласился. Вот что бывает, когда ты меня не слушаешь.

Коул хмурится, а затем распахивает дверь и обходит джип, направляясь к моей двери. Вены на моей ноге темнеют и пульсируют, когда исцеляющая сыворотка разносится по телу. Самые глубокие трещины на коже затягиваются, а по икре стекает розовая разбавленная кровь. Тело начинает восстанавливаться, и если у меня будет достаточно таких флакончиков, я смогу полностью восстановиться.

Хотя это не имеет особого значения. К ночи мы доберемся до лаборатории и приступим к расшифровке. И тогда колено станет наименьшей из моих проблем.

Коул распахивает дверь и пристально смотрит на меня. Его плечи напряжены, а глаза медленно возвращаются к голубому цвету. Он потирает рукой лицо.

– Я отнесу тебя на заднее сиденье и перевяжу рану. Не знаю, смогу ли излечить тебя, но собираюсь попробовать. – Он протягивает руки, чтобы поднять меня, но я отталкиваю их.

– Не прикасайся ко мне. Я могу и сама идти. – Я соскальзываю на землю и приземляюсь на здоровую ногу, но от этого движения вновь простреливает колено.

– Нет, не можешь.

Закрыв глаза, я медленно дышу, стараясь перебороть боль. Коул прав, но я так зла, что мне совсем не хочется, чтобы он меня нес.

– Кэт, позволь тебе помочь.

– Нет.

– Пожалуйста.

Я открываю глаза. Коул замер с напряженным лицом и вытянутыми руками, застывшими в воздухе. Он выглядит так, словно готов в любую секунду схватить меня, несмотря на протесты. И это лишь сильнее злит, потому что он хочет помочь мне, но и пальцем не пошевелил, чтобы спасти жителей «Хоумстэйка».

– Я сама, – рычу я и, превозмогая боль, делаю три шага к задней двери джипа, держась рукой за запыленный кузов, чтобы не упасть.

Каждое движение отдается в ноге, но я стискиваю зубы и ковыляю вперед, игнорируя сверлящий взгляд Коула.

Как мне только удается добраться до задних дверей, они автоматически открываются, и мне остается лишь забраться внутрь. Усевшись на заднее сиденье, я прислоняюсь боком к спинке. От затраченных усилий дрожь сотрясает тело, а из трещин на колене вытекают тонкие серебристые струйки. Продолжая злиться, Коул молча следует за мной словно тень, а затем долго рассматривает рану.

Не говоря ни слова, он протягивает руку мне за спину, хватает свой рюкзак и вытаскивает аптечку, в которой лежат множество бинтов и шприцев. Некоторые наполнены серебристой исцеляющей сывороткой, но какие-то заполнены красной и черной жидкостью и подписаны незнакомыми мне обозначениями. Наверное, в них какие-то препараты «Картакса», полученные после безнравственных исследований. Он вытаскивает плотную влажную марлевую повязку и, распылив что-то на нее, оборачивает вокруг моего колена.

Она ледяная.

Я резко вдыхаю и выгибаю спину, ошеломленная сочетанием боли и холода. На руках волоски встают дыбом. Но уже через секунду озноб проходит, а боль в колене стихает, медленно превращаясь в онемение.

– Ты сделала это, чтобы запустить процесс самоуничтожения на своем генките? – спрашивает он.

Я киваю, прикусив губу. Мой маленький, верный, потрепанный генкит. Он был моим помощником долгих три года, а теперь его нет. И эта мысль вызывает новую вспышку боли.

– Тебе следует отдохнуть пару дней, прежде чем приступать к расшифровке, – говорит он. – Твое тело должно исцелиться до того, как ты подвергнешь его чему-то подобному.

В голове набатом звучат его слова. Как он догадался, что расшифровка сделает со мной? Ведь он никак не мог узнать, что это убьет меня.

Он приподнимает одну бровь.

– Я не идиот, Катарина. И вижу, что ты напугана, к тому же меня не раз подключали к генкиту, так что я понимаю – Лаклан не пишет безобидных кодов. И он причинит тебе боль, да? Но ты не говоришь мне ни слова, потому что боишься, что я не позволю тебе пройти через это.