— Однако, видит Бог, замысел у меня совершенно иной.

Хмельницкий умолк, не желая посвящать чужестранца в свои намерения. Но Карадаг-бей не очень-то нуждался в его откровениях.

— Мне известно, что из нынешнего чина генерального писаря реестровых казаков Речи Посполитой и будущей булавы гетмана Украины вы избрали булаву. Поэтому готовите большое восстание против Польши. Но известно и то, что для вас предпочтительнее получить булаву из рук короля Владислава, чем из завистливых рук собственных полковников и атаманов вашего же войска. Вот почему вы с королем не прочь направить гнев своих православных в сторону Перекопа.

Хмельницкий отпил вина и молча принялся за мясо. Если бы ему позволительно было вновь спросить своего гостя, кто же он на самом деле, он, несомненно, спросил бы. Но в устах человека, решившего если не основать новую Сечь, то уж по крайней мере создать собственную армию, подобный вопрос выглядел бы слишком легкомысленным.

— В таком случае нам почти не о чем говорить, — довольно сухо заметил он, краем глаза проследив за тем, с каким трепетным аппетитом принялся Карадаг-бей за свою долю конины. — Кто бы сюда ни приходил из Крыма, он приходит только с одной целью: опустошать, жечь и угонять. Я со своими казаками пока не готов противостоять вам. Разве что вздумаете напасть на мой лагерь, тогда уж будем сражаться до последней сабли.

— Ну, пока что это совершенно не входит в мои планы. Пока что… Но вы ведь сами говорили, что мы — воины.

— В таком случае путь на север открыт. Пусть вас останавливают польские гарнизоны, где-нибудь под Черкассами.

— Мы, татары и украинцы, вечные враги и вечные союзники. Так задумано было Аллахом. Мне выгодно, чтобы ваше восстание было большим и страшным. И чтобы, разгромив поляков, вы ушли к себе на север, оттеснив Речь Посполитую подальше от наших таврийских земель. Разве такой расклад интересов не свидетельство того, что мы — союзники, полковник? Пусть даже временные и вынужденные.

— Подобное свидетельство не всегда подтверждает то, в чем мы хотели бы убедиться. Особенно когда за тобой великая сила, а перед тобой — снисходительная слабость.

— Можете показать свой лагерь? — примирительно спросил татарин.

— Почему бы не показать, поскольку мы уже союзники…

* * *

Еще несколько минут они запивали молодую конину прекрасным старым вином, при этом Карадаг-бей демонстрировал совершеннейшее неуважение к одному из запретов ислама. Потом поднялись и, оставив своих телохранителей у куреня, не спеша обошли весь остров, осмотрели небольшой лагерь из повозок, еще недостроенные валы и некое подобие сторожевой вышки, возведенной в северной оконечности острова.

«Пришел, вынюхивает, нехристь, — ворчали казаки, глядя вслед Карадаг-бею. — Только нюхать-то все равно придется порох».

— Вам еще предстоит много работы, — посочувствовал Карадаг-бей, не обращая внимания на их брюзжание и медленно поднимаясь по лестнице на вышку. — Прислал бы вам своих парней, но ведь вы же знаете: татарина легче заставить съесть копыта своей лошади, чем возводить хоть какой-нибудь лагерь. Но когда приду сюда как правитель, все же возведу настоящую каменную крепость, с капонирами для орудий. Вы появились на какое-то время, я же приду навсегда.

Со смотровой площадки островок казался огромным челном, застывшим между течениями реки и небес. Вот-вот должно пробиться солнце, река вскроется и взорвется ледяным крошевом, и скифская ладья отправится своим извечным путем из варяг в греки. Отсюда, из-за ее бортов, татарский лагерь, обозначенный кострами на небольшой, очищенной недавней оттепелью равнине, представал перед его взором неуютным пристанищем изгнанников.

«Может, ничего тебе больше и не нужно в этом мире? — подумалось Хмельницкому. — Оставь с собой десять казаков-землепашцев, возведи здесь небольшой каменный замок, вырасти сад, сооруди причал для рыбачьих челнов…

Весной сюда будет сходиться бродячее казачье братство, для которого твой остров-замок станет монастырем; зимой же на вершинах башен станут гореть поминальные костры и мерзнуть на продувном прибрежном ветру заледенелые казачьи «чайки» [23]. Овладеть всем земным миром ни ты, ни крымский хан, ни султан Блестящей Порты все равно не сумеете. Не лучше ли обжить небольшой ничейный клочок посреди великой реки, к которому турки, московиты и украинцы приходили бы в поисках последнего клочка необожженной никакими войнами земли, святой и всепрощающей».

— Значит, вы хотите прийти сюда навечно… — вслух продолжил свои размышления полковник. — Крым кажется слишком маленьким, чтобы ужиться в нем?

— Он кажется мне «слишком не моим». Поскольку нам все равно придется встречаться — то как врагам, то как союзникам, — я хочу, чтобы вы знали, полковник: здесь, в этих диких степях, я решил основать новое государство, которое бы пролегло от Днепра до Днестра, от моря до истинных границ Польши; которое бы ни от одного чужеземного правителя не зависело и которое для Запада было бы государством западным, для Востока — восточным. Я хочу, чтобы вы знали об этом, полковник. Тогда нам легче будет сосуществовать на просторах Великой Скифии.

Полковник выслушал его с приоткрытым ртом. Такого поворота беседы он не ожидал.

— Смелое решение, господин Карадаг-бей, — искренне признал он.

— Великая смелая цель требует великих смелых решений. Разве ваш собственный опыт не подсказывает то же самое?

В последний раз окинув взглядом застывший плес Днепра, татарский табор и свои островные укрепления, Хмельницкий спустился на землю и, так ни слова и не произнеся, отвел Карадаг-бея к его лошадям и джурам.

— То есть мне показалось, уважаемый Карадаг-бей, — проговорил он, садясь в седло одновременно с будущим правителем Великой Тавриды, — что вы должны быть крайне заинтересованы, чтобы я заставил короля Речи Посполитой отступить к своим естественным границам.

— При этом я всячески готов помогать вам.

— Если этот наш замысел осуществится, вы получите не только дружественного вам правителя Украины-Руси, но и соседа-союзника, который будет вам очень необходим. Не думаю, что Турция, крымское ханство, Едисанская и Буджацкая орды покорно смирятся с появлением в их бывших владениях нового правителя.

— Не смирятся. Ни с вашим, ни с моим появлением они не смирятся, так что выживать нам нужно будет вместе.

Выхватив сабли, они съехались, высекли остриями лезвий прощальную искру, которая, в зависимости от ситуации, могла быть искрой или войны или мира, и Карадаг-бей вновь вывел своего скакуна на лед.

«Только еще ни одному правителю не удалось охладить свой взор на Днестре, — смотрел вслед ему Хмельницкий, — зная, что за ним начинается земля, простирающаяся до самого Дуная. Все стремились идти дальше и дальше. В этом смысл мировосприятия любого правителя, весь его ужас. Так что вас, новоявленный император Великой Тавриды, чаша сия тоже не минует».