А потом огонь в камине вспыхнул, и София, тоже вспыхнув, но от радости, бросилась навстречу вышедшему из пламени Арену.

— Я на две секунды, — сказал он, прижимая ее к себе и целуя в макушку. — Софи, я забыл про…

— Да-да, — она улыбнулась, обнимая его крепче и зажмурилась от счастья, что он вновь рядом с ней, — я тоже вспомнила.

— Сходи к Тадеушу сегодня, я попрошу его принять тебя. Он скажет, что нужно сделать.

— Я сама могу заказать настойку через городскую аптеку…

— Не нужно, — Арен покачал головой и вздохнул, уткнувшись носом ей в волосы. — Лучше через врача все делать. В дальнейшем я восстановлю заклинание на браслете связи, и можно будет не беспокоиться. — Он вновь вздохнул и тихо признался: — Не хочу уходить.

София чувствовала, что он не хочет — его эмоции ощущались как ласковое прикосновение теплой ладони, и они грели, словно кружка горячего чая в морозный день.

— Мы скоро встретимся, — прошептала София и посмотрела Арену в глаза. — И я буду с тобой всегда-всегда.

От его улыбки плеснуло радостью, но радость эта чуть горчила осознанием собственной хрупкости.

— До встречи, моя Софи, — сказал император тепло и, коснувшись кратким поцелуем ее губ, ушел через камин.

Они встретились через полчаса, и эта встреча оказалась четвертым испытанием для Софии, но не из-за Арена, а из-за Агаты с Александром.

Нет, София по-прежнему не жалела. Но когда дети, радостно галдя, побежали ей навстречу, и она опустилась на колени, обнимая их — в эту секунду ее затопило сожалением.

Как было бы замечательно, если бы Арен любил Викторию. Как было бы прекрасно, если бы у них была крепкая и верная семья. Такие искренние и светлые дети, она их так любит, но их мама и папа существуют отдельно, а не вместе. Сейчас Агата и Александр этого еще не понимают, но когда-нибудь поймут, и им тоже будет больно. И кто знает, как они начнут относиться к ней после этого? Не решат ли, что это София виновата, что из-за нее папа не любит маму?..

Она подняла голову и посмотрела на Арена. Он тоже смотрел на нее, улыбаясь с грустным пониманием, и теперь в его эмоциях не было ничего, кроме горечи.

«Я не жалею», — послала она ему мысль ментально и беззвучно прошептала, глядя ему в глаза:

— И никогда не пожалею.

Горечь уменьшилась, и тяжесть в области сердца тоже ушла, и София замерла, сжимая в объятиях Агату и Александра и слыша внутри себя родной голос, наполненный искренним чувством — тем самым, которое вернуло ее из смерти в жизнь:

«Я люблю тебя. Пожалуйста, не грусти».

Отвечать ментально у Софии не было сил, поэтому она просто кивнула и негромко поинтересовалась:

— У нас сегодня каникулы, ваше величество, или?..

— Каникулы до понедельника, — ответил Арен ровно и спокойно, словно и не вел с ней только что безмолвный диалог. — Сегодня и завтра развлекайтесь. Можете позаниматься игрой на фортепиано, если хотите, но учителя придут только в понедельник.

— А ее величество?..

— Виктория сегодня в оранжерее. Освободится как обычно или чуть раньше.

— Софи! — воскликнула Агата, оглядываясь на своего отца. — А пойдем в бассейн! Будет почти море, только поменьше.

— Да! — подтвердил Александр. — И дядю Алчи с собой надо взять.

— Возьмите, — кивнул император, наклонился, расцеловал детей и осторожно коснулся ладонью запястья Софии. — До встречи на обеде, мои прекрасные.

И только когда Арен вновь ушел в огонь, София вспомнила, что хотела обсудить с ним странное поведение Виктории. И об этом она тоже забыла… Впрочем, не удивительно.

* * *

Последние два дня Виктория старательно записывала для Силвана все радости, и во время этого записывания она словно проживала их еще раз, и улыбалась, вспоминая.

Странно и удивительно, почему раньше она толком не могла ничему радоваться? Практически любое хорошее событие перекрывалось негативом, Виктория это точно помнила. А негатив этот возникал по любому поводу, и теперь, анализируя собственное поведение, императрица немного удивлялась — почему она постоянно была настолько раздражена? Ведь злилась из-за каких-то мелочей, зачастую даже вспомнить стыдно. Особенно если эта злость была по отношению к Арену.

Вспоминать свои истерики было не только стыдно, но и больно. Хотелось извиниться перед мужем, но Виктория даже заикнуться об этом боялась, понимая, что реакция Арена будет совсем не такой, какую ей хотелось бы получить, как в случае с выращенной розой. Скорее всего, сначала он просто удивится, как удивился, когда она сказала, что извинилась перед Софией, а потом скажет: «Ничего страшного. Забудь». И не оценит.

«А как он должен вести себя, чтобы вы были довольны?» — вспомнила вдруг Виктория вопрос Силвана и закусила губу, пытаясь понять — и не понимая.

Раньше, когда Аарон говорил ей про Арена всякие гадости, она думала — муж не раздражается в ответ на ее раздражение, потому что не любит. И тогда она действительно хотела, чтобы он хоть раз заорал на нее, разозлился, а не разговаривал, словно с глупым ребенком. Но теперь Виктория не хотела, чтобы Арен орал или злился. И не только на нее, а вообще. Ей хотелось, чтобы муж чаще улыбался, но… он уже давно не улыбался ей лично. Даже последние два дня — Арен улыбался всем, кроме Виктории. А уж когда он улыбался Софии…

Нет, об этом лучше вообще не думать. Виктория страшно боялась, что вновь начнет ревновать, и предпочитала не рассуждать, отсекая от себя любые мысли об отношениях мужа с Софией.

Лучше и правда думать о приятном. Два замечательных дня остались позади, но Викторию до сих пор переполняло умиротворение, когда она вспоминала шум моря, веселые голоса детей, теплый песок под ногами и рисунки на нем, которые они все вместе выводили палочками под руководством Софии. Теперь Виктории безумно хотелось тоже научиться так рисовать — нет, не для того, чтобы быть лучше, а просто для радости и позитивных эмоций, которые она получала каждый раз, когда из-под тонкой палочки выходило хоть что-то похожее на нормальный рисунок. Это оказалось не менее приятно, чем заниматься растениями.

Но больше всего Виктории понравилась Синтия. Мама Софии удивительно напоминала императрице ее собственную — она была такой же мягкой, вежливой и понимающей, и очень любила цветы, и Виктория, поначалу уцепившись за эту тему от неловкости, раскрывалась все больше и больше — и не заметила, как совсем перестала переживать и стесняться.

Ей всегда было неловко рядом с нетитулованными, и она боялась, что они это поймут, поэтому задирала нос так высоко, как могла. И сейчас Виктория с нетерпением ждала Силвана — ей хотелось поговорить с ним именно об этом.

До полудня она работала в оранжерее, радуясь, что Арен позволил вернуться сюда, а около двенадцати за ней зашли охранники, чтобы вернуть во дворец, где в салоне уже находился ее психотерапевт.