— Доброе утро, ваше величество, — сказал Силван, улыбнувшись, встал с дивана и поклонился, разглядывая рабочую форму Виктории. — Вы прекрасно выглядите.

Ей стало смешно.

— Как нормальный человек? — засмеялась она, садясь, и мужчина тоже опустился обратно на свое место.

— Вы всегда выглядите, как нормальный человек, — ответил он с безукоризненной вежливостью. — Просто выглядеть прекрасно в прекрасном платье гораздо проще, чем в рабочей форме садовника. Но у вас получается и то, и другое.

Виктория даже немного смутилась.

— Спасибо. Чай будете? Я уже успела проголодаться.

— Не откажусь, — кивнул Силван. — Я сейчас налью нам обоим. Значит, вы работаете в саду, ваше величество?

— В оранжерее, — уточнила она. — Я думала, что рассказывала вам…

— Нет, — он мягко усмехнулся, протягивая Виктории чашку с чаем. — Это вы пока не рассказывали. Но я с удовольствием послушаю. Над чем вы там работаете?

Императрица, как это обычно всегда бывало, ухватилась за тему цветов и растений с удовольствием, и несколько минут увлеченно рассказывала о новых разработках ученых-ботаников в оранжерее, о том, что делает там она сама, и закончила свой рассказ словами:

— Я так счастлива, что Арен разрешил мне вернуться к этой работе!

Виктория почти сразу пожалела об этом, понимая — сейчас Силван спросит…

И он спросил:

— Что значит — разрешил вам вернуться? — Врач внимательно посмотрел на нее и добавил, видимо, заметив неуверенность и смущение: — Вам не обязательно отвечать на этот вопрос, если вы не хотите. Только если есть желание обсудить что-то со мной. Но я не настаиваю.

— Я хочу, — она вздохнула, — просто мне стыдно. Вы, я полагаю, знаете такое чувство… Когда не хочется, чтобы хороший человек думал о тебе плохо.

— Я не буду думать о вас плохо, что бы вы мне ни рассказали, — произнес Силван со знакомой серьезностью, которой было невозможно не поверить. — Я не оцениваю ваши поступки. Я помогаю вам, как врач.

— Я понимаю. Просто вы тоже человек, и мне кажется невозможным не судить другого человека, — пояснила Виктория. — То есть это может получаться просто невольно…

— Если хотите, я скажу вам, что думаю не как врач. Скажу вам правду, какой бы она ни была. Хотите?

Виктория посмотрела на Силвана с сомнением.

— Доверие — это очень важно, — продолжал он, не отводя открытого и прямого взгляда. — Доверять друг другу должны не только родные, но и врач с пациентом. Я вам доверяю, я считаю, что вы, отвечая на мои вопросы, говорите правду и не лукавите. И я хочу, чтобы вы доверяли и мне. Поэтому если вам нужно мое мнение, я его скажу. Договорились?

Она кивнула и поспешила признаться, чтобы не дать себе возможности передумать:

— Арен запретил мне работать в оранжерее, потому что я пыталась приворожить нашу с ним аньян, Софию, к племяннику мужа. С помощью одного зелья…

Как ни старалась Виктория разглядеть в лице Силвана хотя бы толику осуждения, его там не нашлось. Впрочем, как и удивления. Он будто бы ждал, что она скажет нечто подобное.

— Зачем вы это сделали?

— Скорее, почему. Ревновала очень, хотела, чтобы муж в ней разочаровался, возможно, даже уволил. Хорошо, что ничего не вышло, приворот не подействовал — то ли я напутала с ингредиентами, то ли еще что-то…

Виктория знала — привороты не действуют или действуют, но слабо, в том случае, если тот, кого хочешь приворожить, влюблен в другого человека. Но думать о том, в кого может быть влюблена София, категорически не хотелось.

— Что ж, мое мнение — это был глупый поступок, ваше величество, — сказал Силван ровным и спокойным голосом. — Не думаю, что вы действительно желали причинить кому-то зло — вы действовали на эмоциях. А эмоции бывают столь сильны, что не дают нам нормально мыслить. И если бы вы подумали, то поняли бы, что ни к чему хорошему этот поступок не приведет — независимо от результата.

— Да, — грустно согласилась Виктория. — Я очень жалею. Накануне я извинилась перед Софией, и она вроде бы не сердится… И Арен разрешил вновь работать в оранжерее. Правда, еще до того, как я извинилась. Почти сразу после покушения на Агату.

Виктория сглотнула, вспомнив жуткий огонь и свое отчаяние при мысли о том, что в нем сейчас горит ее дочь.

— Как поживает домашнее задание? — поинтересовался врач, будто желая отвлечь ее, и Виктория действительно оживилась, услышав этот вопрос.

— Хорошо! — Она достала список из кармана и протянула его Силвану. — Вот! Целых пятьдесят пунктов.

— Мне можно не отдавать, это для вас. Хотите обсудить что-нибудь из того, что записали?

— Хочу. Правда, не совсем из того, что записала… Связано с этим, но не совсем.

— Я вас слушаю.

— Я… — Виктория запнулась, вновь подумав о том, что Силван может осудить ее, но она все равно желала обсудить с ним свои мысли. — Понимаете, я всегда плохо ладила… с не-аристократами. Когда я была маленькой, отец следил за тем, с кем я общаюсь, и в школу меня отдали… элитную. У нас тогда еще были деньги на подобное. А потом, после смерти мамы, папа все растратил, и я сбежала из дома в студенческое общежитие Академии прикладных наук. Аристократов там на все общежитие было всего лишь пятеро, остальные — нетитулованные маги. Многие смеялись надо мной — и за бедность, и за маленький дар, — а потом, когда я стала невестой Арена… — Она нервно рассмеялась, качая головой и краснея от воспоминаний. — Защитница, насколько же другим стало отношение ко мне! Это было отвратительно. И потом, когда я вышла замуж, положение не улучшилось. — Виктория потерла глаза, ощущая, что сейчас расплачется. — Мне все время казалось, что ко мне все подлизываются, да это так и было, скорее всего. Я ведь из презираемой вдруг стала лучшей подружкой, мне все улыбались, звали меня повсюду. Я никому не доверяла, старалась ни с кем не общаться, и чем больше ко мне обращались, тем сильнее задирала нос. До вас, наверное, доходили слухи о том, что императрица не любит нетитулованных магов?

— Я не слишком верю слухам, ваше величество. — Силван мягко и ободряюще улыбнулся ей, разворачивая конфету в ярко-малиновой блестящей обертке. — Их, как правило, распространяют не очень достойные люди, которым нечем заняться.

— По отношению ко мне это правда, — сказала Виктория негромко, понимая, что рискует говорить подобное не-аристократу. — Я действительно терпеть не могу нетитулованных. За лицемерие и подлизывание. Я была никому не нужна до помолвки с императором, зато после нее мнение обо мне резко поменялось.

— Почему вы вспомнили именно об этом? Как это связано с поездкой на море?

— Там было много нетитулованных, — объяснила Виктория. — София, ее мама — она вообще не маг, — и две маленькие сестры. Но они радовали меня, а не огорчали. Особенно Синтия, мама Софии. Кажется, им все равно, кто я, и это… приятно. А вспомнила я об этом, потому что подумала об Арене. Он сталкивается с подобным поведением каждый день, но никого не ненавидит. Правда, у него обратная ситуация — это ведь аристократия устроила покушение на Агату и хотела совершить переворот в стране. — Виктория вздохнула. — Мне кажется, я склонна к тому, чтобы делить все на черное и белое, на хорошее и плохое. Но это неправильно. Особенно по отношению к людям. Никто из нас не может быть покрашен только одним цветом.