– Открой свои проклятые глаза!

Что-то обожгло щеку, в мыслях будто щелкнул выключатель.

Пощечина.

– Что за… – просипела я.

– У меня тот же вопрос! Что ты творишь?!

Не успела я вернуть голову в исходное положение, уже поняла – рядом был Солейль, взъерошенный и взбешенный. Откинув со лба челку, выпрямившуюся и потемневшую из-за воды, он с усталым вздохом сполз на пол, придержавшись за раковины:

– Совсем долбанулась?

Я моргнула, фокусируясь.

Вода, залившая помещение, я, растянувшаяся у стены в маленьком «озерце», и промокший до нитки Солейль, сверлящий меня злобным взглядом.

– Что случилось? – проблеяла я.

Солейль ухмыльнулся:

– Шел к изошнику, когда услышал крики из туалета для карантинного класса. Решил разобраться. Захожу – а тут ты в полной раковине топишься, да так, будто тебя кто-то за волосы держит и выбраться не дает! Вытащил тебя, а ты дерешься, царапаешься. Вот теперь скажи мне, какого хрена ты делала. С удовольствием послушаю!

Я спрятала лицо в ладонях и уткнулась в колени.

– Не думаю, что могу объяснить.

Потому что сама не понимаю, что происходит.

* * *

– Отвяжись от меня.

– После такого-то? Не дождешься.

Собралась, называется, спокойно дойти до спортзала, погрузившись в размышления о своих явно проявляющихся психических расстройствах. Шиш тебе, Ия, жизнь несправедлива! Встречай своего проводника-липучку да терпи, дорогуша.

Происходящее не укладывалось в голове. По логике, Солейль должен был забыть о том, что видел, ведь его это не касается, да и вряд ли он жаждал оказаться по уши в дерьме, но вместо этого вцепился в меня, как пиявка. И началось это сразу после того, как я более или менее восстановила способность ориентироваться в пространстве.

Оставлять пол мокрым было нельзя: вода норовила вот-вот вылиться за пределы туалета и вздуть паркет в коридоре, поэтому я, не горящая желанием платить за ремонт, вытащила тряпку из арсенала уборщицы и принялась вытирать образовавшееся «озерцо». Солейль некоторое время наблюдал за моими потугами, а потом вдруг поднялся, взял швабру, насадил на нее большую пушистую тряпку и принялся помогать. Молча. Чаще всего он оборачивался ко мне спиной, поэтому у меня не было возможности вглядеться в его лицо, но когда он сливал воду в раковину, я заметила его очевидную задумчивость.

И почему-то злиться, язвить, прогонять его, поддевать или издеваться не получалось.

Совместными усилиями мы привели туалет в порядок до того, как туда заявилась уборщица, чтобы забрать свое профессиональное оборудование и пуститься в антипылевой квест по гимназии. Я наивно посчитала, что странности на этом закончились. Все-таки Солейль – не тот человек, который будет просто так протягивать руку помощи. Возможно, ему не чужды благородные порывы, но все же не входят в его рутину. Поэтому на занятия я пошла, предполагая, что сегодня с ним больше не столкнусь, но…

Не успела я покинуть кабинет, как чудовище вынырнуло откуда-то из-за угла и предложило вместе позавтракать. Шоку не было предела. Сбежать оказалось задачей почти непосильной – если бы не Арлекин, буквально вырвавшая меня из его когтей, пришлось бы проторчать всю перемену в забитой людьми столовой.

Однако точку в сегодняшних поразительных событиях чудесное избавление не поставило. Солейль был рядом постоянно. Складывалось впечатление, будто он срывается с урока на пять минут раньше специально для того, чтобы встретить меня у порога. Его не смущало даже присутствие Пака и Арлекин, которых такая наглость откровенно выводила из себя. Пак чуть не набил ему морду, Арлекин попыталась унизить, но у белобрысого к грубости выработался иммунитет.

Их реакция была удивительной из-за того, что обычно в «лагерях» таких внутренних разладов не происходило. Все считали друг друга братьями и сестрами, и даже если испытывали личную неприязнь, ее перекрывал «дух общины». Не стоит и говорить, что меня заинтересовала причина, по которой они так остро восприняли его в штыки, однако спросить прямо я не решилась. Скорее всего, это из-за того, что Солейль общается с Изенгрином, то есть волком, и лисами это воспринимается как предательство.

Хотя Солейля любили все. За красоту, за голубые глаза, за липовый воздушный характер и, судя по всему, абсолютно не обращали внимания на то, к какому «лагерю» он принадлежит. Все, кроме Пака и Арлекин.

Как ни старались мои знакомые, отвадить Солейля у них не получилось. Пак скрипел зубами и нервно сжимал кулаки, вопя, с каким удовольствием сломал бы ему челюсть, Арлекин сверлила блондина колючим взглядом, но по факту ничего сделать они не могли. Поэтому им пришлось отправиться домой, похлопав меня по плечу на прощание и прокляв Солейля, с завидным хладнокровием отказавшего им в посещении тренировки.

Это раздражало. Мне и Изенгрин-то не особо нравился, а уж при присутствии белобрысого тренировка растянется на вечность.

– Ты меня вытащил, все закончилось, чего тебе еще от меня надо? Я в состоянии сама добраться до зала.

– Не кипятись. Сейчас дым из ушей повалит. И вообще, я не за тебя, а за Изенгрина беспокоюсь. Мало ли что ты с ним сотворишь в состоянии аффекта. Себя калечишь и его можешь.

– Ты серьезно веришь, что хрупкая маленькая я в состоянии покалечить Изенгрина? Это все равно что белочка вырубит Халка.

– Похудей сначала килограмм на пять, а потом уже называй себя хрупкой маленькой белочкой.

– Я вешу пятьдесят один килограмм, и при моем росте это идеально! Вешалка!

Мы уже почти вцепились друг другу в волосы, когда рядом раздался горловой рык и строго-раздраженное:

– Опять вы друг на друга наезжаете!

Солейля от меня как отбросило. Изенгрин поднялся по лестнице, чтобы быть с нами на одном уровне, и укоризненно покачал головой:

– На нас лежит ответственность, а вы собачитесь. Научитесь взаимному уважению, иначе до соревнований друг другу глотку перегрызете и участвовать будет некому.

– Извини, – буркнула я, сама не понимая, зачем горожу подобную ерунду и веду себя как виновная.

Абсурдность подобного действия оценил даже Солейль: он вопросительно-скептично вскинул бровь и пожал плечами, но промолчал. Лучше для него же: раскрой он рот, точно вырвала бы ему язык. Надоел.

Изенгрин расслабился. По крайней мере, угроза в воздухе растворилась, и мы с Солейлем облегченно выдохнули, поняв, что острый момент позади. Мне бы волк, конечно, ничего не сделал, но все же приятнее и уютнее видеть его уравновешенным.

– Надеюсь, впредь этого не повторится, – произнес принятую дежурную фразу Изенгрин и перебросил баскетбольный мяч из одной руки в другую. Только тогда я заметила, что он в спортивной форме. Неужели и сам заниматься будет? – Пойдем, Марина оставила ключи. Долго держать